Словом, нашел адрес, сел на лавочку возле дома и детей всех взглядом ощупываю. Волнение напало. Чудится, мальчик на меня похож: такой же смуглый, сероглазый. Поджало сердчишко.

До вечера просидел. И дождался-таки! Шла она, энергичная, моложавая, уверенная в себе. Знаешь, когда женщина по сторонам не смотрит, настырных не чувствует.

Встаю и навстречу иду. Она с ходу хотела обойти меня как столб, в своей внутриладной манере, но я нахально преградил дорогу. Глаза подняла – строгие, с тонкой сиреневой кожей под нижними веками. Испугалась! Мой костюмчик оглядела, поняла сразу. Но молчит.

Я говорю: «Случайно приехал в ваш город, домой не прошусь…» Она перебила: «Подожди меня в сквере, я скоро».

Вышла минут через десять и уже взяла себя в руки: «Где ты остановился?» – «В гостинице». – «У тебя временные трудности? – голос пытается естественным сделать. – Может, деньги нужны на первое время?..»

Должно быть подумала, что я просто сшибаю. Заехал по старой памяти: возьму и свалю. Глазами такси уже ловит, деньги приготовила, все пытается в тон семилетней давности попасть.

Но тут я влепил дуплетом, обидно стало за свою непутевую жизнь: «Я на ребенка хотел посмотреть».

Как она побледнела! Губы сжала. Мне ее жалко стало, но выворачиваю себя подлого: «Поедем со мной!»

В номере гостиницы дал мужикам денег и выпроводил гулять. Зашли.

«Не хочешь показать? – спрашиваю. Она молчит. – Смотришь на мои временные трудности? А может, это ты судьбу сглазила? Взяла что-то и перенесла в свое гнездышко». – «Чего ты хочешь? Зачем тебе мой ребенок?» – У меня хватило выдержки не ляпнуть, что и мой тоже! «Дай, – говорю, – фотографию мужа посмотреть». – «Нет с собой». – «Как нет? Любимых мужей в кошельке носят! Кто он?» – «Хороший человек». – «Чем занимается?» – «Он музыкант». – «Прекрасно. И у ребенка есть слух?» – «Есть». – Ей ненавистен был мой допрос. Она встала, подошла к окну и поглядела на улицу через шторы.

«Пора домой? Семья ждет? Ужин еще не готов?» – Отпустить бы ее с богом, но сам не свой говорю: «А еще одного родить не хочешь?..»

Она отскочила к двери. Я ей: мол, до завтра! Остановилась. Подхожу, расстегиваю кофту. Она в ознобе шепчет: «Зачем тебе это, зачем? – Потом отчетливо: – Дверь закрой». Я говорю: «Сама».

Повернулась, сильная, гордая. У нее есть большее, что искупит унижение, а у меня – только гадость и злость. Крикнул в спину: «Уходи!» Лена спокойно привела себя в порядок. Говорит: «Давай я тебе билет возьму на завтра». – «Бери, – отвечаю. – Куда хочешь, туда и поеду. Мне все равно». Она смотрит на меня с таким ласковым сожалением. Чувствуется, хочет по-хорошему сладить! Железом повеяло, а у меня отлегло.

Наутро принесла билет, увезла меня, пьяного со вчерашнего, на вокзал; усадила в поезд до моего родного городка. Помнила тоже. Еще проводнику денег дала, чтобы кормил… Вот так и спалил душу!»

«Так», – рассеянно повторил Виктор, давно уже перебирая в памяти свою историю с Леной: на каком-то семинаре в Минске он отгадал, чего хочет от него женщина, но не решился и сплавил ее товарищу по группе.

– Эй, уснул, что ли?!

Виктор очнулся от крика: по железной лестнице поднимался сменщик.

4

Закурили на терраске. «Ну, как?» – бодро спрашивал напарник. Хотя и так видно: будка, рельсы и мост целы. Просто его время уже пошло, и ему хотелось подольше говорить с Виктором, смягчая таким образом переход к самым длинным и нудным ночным часам.

– Ну иди, тебя ждут!

Возле караулки стоял желтый фургон с синей полосой – для добычи.

Виктор сдал карабин в оружейную комнату и пошел на кухню ставить чайник. Была надежда, что ему после смены не придется идти на облаву. Но начальник команды Батов, сутулый мужик с четырьмя пальцами на левой руке, сказал терпеливо:

– Поешь горяченького и пойдем. Ты нашел землянку – тебе и показывать!

Батов прошелся по коридору, азартно скрипя портупеей. В былые времена, рассказывали старожилы, он выгонял нарушителей из охранной зоны моста тем, что ставил ручной пулемет на нос катера и мчал на штормовой волне вдоль опор, разбрасывая мелкие лодки рыбаков.

Под стать командиру вооружился и старшина Носов, тоже из старых стрелков, известный своим изобретением: на посту надевал брезентовый дождевик, цеплялся его петелькой за толстый гвоздь в углу будки и отлично спал. Держали его, несмотря на частые залеты, потому что был любимцем у генерала, начальника охраны дороги. Железнодорожный генерал приезжал сюда, на вольный речной простор, чтобы душу отвести: выпивал на бережку, потом шел на крутой скалистый обрыв. За ним следовал только старшина с баяном. Играл он мастерски! Генерал втягивал грозными ноздрями обскую ширь, ронял тяжелую руку с золотовязьевой нашивкой на рукаве и затягивал одну и ту же песню: «Есть на Во-олге утес-с…»

Бросив пельмени в кастрюльку, Виктор слышал из комнаты отдыха, как стрелки читали какую-то прокламацию в стихах. Но смог разобрать только отдельные фразы: «Чтоб министрам дал по шапке!.. Чтоб народ скорей вздохнул!..» Одобрительный смех. «Перестань свою царицу развозить по заграницам!» Понятно, к Горбачеву челобитная.

В углу громыхала пустая банка из-под краски, мешая вслушиваться в стихи. Это старшина закрыл в подполе кота, чтобы ловил мышей. Виктор выловил пельмени в тарелку; банка сдвинулась, мелькнул зеленый кошачий глаз. И вскоре на свет вылез рыжий котяра, обиженно жмурясь помятой мордой.

Но вот Батов скомандовал: «Пора!» – и они пошли.

Ночной холод, охотничий азарт, тяжесть оружия дулом в темноту, все это выстроило их в колонну с почти строевым шагом.

Впереди шел Виктор. Следом Батов и старшина. Замыкали два мента, делая вид, что они идут только зафиксировать результат.

Тихо приблизились к глинистому бугорку, заросшему полынью, с торчащим обломком трубы. Фонарем осветили низкую дверь без ручки.

Батов пнул ее и, отскочив, крикнул:

– Выходи, зараза!!!

Дверь спружинила – открывалась наружу. Из-за косяков посыпалась земля. Но внутри молчание. Покричав еще: «Выходи, окружены!» – порядки наступающих смешались. Менты отошли, не мешая, мол, ваша территория, вы и воюйте.

Глядя на чужую дверь, Виктор вспомнил, как однажды сломали замок его квартиры. Нагло, средь бела дня, выломали ломиком. Вечером, увидев изнасилованную дверь, за которой случайно не оказалась дочь, он почувствовал тошноту бессильной ярости. И понял, что раны болят даже на двери.

Батов обнял старшину за плечи:

– Надо брать штурмом!

– Да что у меня, лоб шире? – вскипел старшина легким перегаром.

Он медленно вскарабкался к трубе, провел ладонью над ней: «Тянет!» Достал из кармана пакетик с порохом.

Батов одобрительно кивнул: «Давай!»

После минутного ожидания в землянке грохнул взрыв. Дверь сама приоткрылась, и в земляную нору ввалились штурмующие, вспарывая темень лучами фонарей. Никого не было. Пахло глиной, порохом и рыбой. На полу валялась сорванная печная дверца.