– Чтобы дождалась, когда я за ней вернусь, – просто ответил Смилан.

Что тут ещё скажешь? Да и скрывать уж смешно: каждая собака давно знает, что между ними закрутилось.

Отомаш покачал головой, отчего-то мрачнея. Показалось, снова насмешничать примется, а нет – смолчал. Но чуть погодя всё же добавил:

– Если ты это ей передать просил, весть та её не слишком обрадовала. Что-то её печалило крепко, когда она уезжала.

Неприятно похолодело внутри: обиделась всё же. Надо было разбудить и проститься, как подобает. Чтобы запомнила и ни на миг не усомнилась, что он и правда приедет за ней.

– Свидимся – всё объясню.

Отомаш недоверчиво прищурился, глядя в зелёную лесную даль.

– Мне больше интересно, что Гордей, тебе сказал бы, узнай…

– Он узнает.

Воевода коротко покосился на него.

– Ну, да…

Больше в пути Смилан не начинал разговоров о шаманке. Не столько потому, что Отомаш для того не лучший собеседник, сколько потому, что одно её упоминание трогало в душе нечто настолько сокровенное, о чём не хотелось делиться с теми, кто не поймёт. Иногда казалось, будто Таскув околдовала его, но, проразмыслив над тем, Смилан раз за разом уверялся, что всё это не может быть мороком или злой ворожбой.

Но как много ни занимала маленькая вогулка его мысли, а важное их тоже не покидало. Предупреждение Отомаша о возможной засаде всех держало в напряжении, воины уже не могли позволить себе праздно глазеть по сторонам. Смилан постоянно отправлял кметей объезжать окрестности в поисках следов тех, кто мог напасть. Но ничего не находилось. И потому-то​ чем ближе подъезжали к границе катайских земель, тем вернее ждали стычки с людьми Сайфи-бия.

И всё ж отчасти им удалось застать отряд врасплох. Напали они не поутру на сонный лагерь. Не ночью, сокрытые темнотой, когда вернее можно перерезать многих во сне. Катайцы налетели стремительной ватагой днём, когда после короткого отдыха все снялись с места и, миновав обширный луг, снова въехали под сень деревьев. Здесь с двух сторон от дороги, что снова стала наезженной и широкой, высились серые стены гранитных останцев. Густой березняк рос у подножий, давая хорошее укрытие задумавшим недоброе.

Просвистели сразу несколько стрел. Кмети позади и впереди Смилана кувыркнулись из седел с пробитым шеями. Его задело по щеке – он не сразу и заметил. Лишь увидел, как мелькнула тёмная полоса у виска. Тут же грянул приказ Отомаша, и его люди ринулись в чащу, а им на смену высыпали на тропу всадники в бешметах и с копьями. А лучники остались среди деревьев, прячась за камнями и поваленными стволами.

Смилан коротко огляделся.

– Лучников – убрать! – гаркнул он своим стрельцам. Но те, зоркие, что ястребы, уже высматривали противников. И стоило кому из них высунуть голову из укрытия, стреляли почти без промаха.

Всадник с копьём налетел на Смилана. Их лошади едва не сшиблись. Шальная стрела, своя или муромская,  ударила его в плечо. Но катаец повода не выпустил. Ловко обогнул Смилана и ударил снова. Тот отклонился и зажал древко под мышкой. Дёрнул на себя, развернул коня,выворачивая оружие из руки противника. Катаец попытался удержать, но не успел вовремя приноровиться. Копьё упало наземь. Смилан подхватил висящий на запястьи кистень. Ударил всадника в висок ребристым билом. Тот увернулся один раз, другой – не успел –  и  рухнул с коня, словно его сдёрнули.

Гомон и ор нарастали. Кмети схватились с катайцами, яростно били их и падали в пыль сами. Смилан бросился в гущу боя, круша черепа всех, до кого мог дотянуться. С треском ломались древки копий, что уже валялись под копытами лошадей. Стрелы продолжали сыпать, хоть уже и не так густо. Кто-то бился пешими, лишившись коней. Смилан стёр с щеки застывающую кровь и огляделся. Отомаша и его воинов нигде не было. Как провалились. Вот это помощнички!

Мало-помалу муромчане брали верх, а катайцы, видно, не ждали такого уверенного отпора. Отходили всё глубже в лес.Смилан тоже спешился, кинулся помогать соратникам добивать противников. Некоторые из них пытались бежать, но их отлавливали в чаще те, кто отправился туда по души лучников. Скоро стрелять совсем перестали. Катайцы отступали под укрытие берёз, скрывались в пробитых ветряными кулаками расщелинах останцев. Другие продолжали сражаться.

И тогда-то вернулись люди Отомаша. Но не поспешили помогать, а внезапно набросились на порядком потрёпанных муромчан.

Воевода пустил коня вскачь, ловко огибая всех – прямиком к Смилану. Тот едва утёр заливаются глаза пот, как заметил занесённый клинок. Выставил обитую железом рукоять кистеня – отбил. Дядька промчался мимо. Развернул коня. Смилан бросился к своему, но не успел: Отомаш наскочил со спины, но с неудобной для него стороны. Стеганул коротким хлыстом. Тот намотался вокруг руки, схваченной серебряным обручьем. Смилан схватился за плеть и всем весом дёрнул на себя в тот миг, когда конь воеводы чуть  приостановился. Тот протащил его ногами по земле с сажень, но Отомаш всё же вывалился из седла.

– Помочь, значит, приехали, – выдохнул Смилан, стряхивая с запястья хлыст. – Давно с катайцами дружбу водишь?

Воевода встал и, не ответив,кинулся на него. Скрестились мечи, оглушив лязгом. Сильный удар заставил сделать шаг назад. Другой. Третий. Смилан вывернулся, обогнул сбоку, напал. Отомаш отбился ожесточенно, почти задыхаясь от злобы. И случайно подставился под удар рукоятью меча в скулу. Оглушенный, он отшатнулся, часто моргая, но успел уклониться от следующей атаки в последний миг. Попытался подсечь под ноги, но не удалось. Смилан, всё ж потеряв скорость, достал его только остриём меча по плечу, разрезав рубаху. Кровь окрасила ткань и поплыла тёмным пятном по рукаву вниз.

– Ты сильно-то не уродуй, мне перед невестой твоей ещё раздеваться, – бросил воевода насмешливо, сплевывая красную слюну вбок.

Смилан лишь нахмурился от мелькнувшего осознания. Но откуда ревности взяться, коль любви не было?

– Вороны разденут, когда клевать тебя станут, – бросил он в ответ.

Отомаш хмыкнул и вновь бросился к нему, занося руку с мечом.

Схватка продолжалась. Казалось, никто не возьмёт верх, так и полягут все здесь, порубив друг друга. Но отдалённый шум заставил воинов прислушаться. На тропу въехал ещё один конный отряд. И тут только гадай, на чьей он стороне. Но судя по тому, как вытянулось лицо Отомаша – не на его. Он снова прозевал удар, Смилан повалил его на землю, вбивая кулак ему в лицо, еле сдерживаясь, чтобы не убить. Нет, надо отдать на суд Ижеслава – ведь брата он почти свёл в могилу.

– Оставь его, Смилан! – грянул знакомый голос сотника Борислава.

Его люди перемешались с теми, кто ещё сражался, гася битву, и бросились преследовать беглецов из оставшихся в живых катайцев.

Смилан ещё раз занёс кулак, но остановил, разглядывая расквашенное лицо дядьки. Отпустил руку и сел прямо в дорожную пыль, наконец почувствовав, как вымотался. Ладонь сотника легла на плечо.