но уже в качестве некоей пародии, пытаются воспроизвести национал-социалисты других государств, выделяя среди всего населения так называемый базовый народ, подчёркивая при этом его этническое, или как они и далее ошибочно называют его — расовое единство. Это приводит к тому, что одна научная ошибка, помноженная на другую псевдонаучную глупость, питаемые высокомерием евроцентризма в итоге порождают чудовищных химер превосходства и исключительности, выливающихся в преступные политические формы и проекты. А учитывая некую исчерпанность Модерна, всё это, как правило, принимает пародийные, уродливые формы. Но, тем не менее, в совокупности — и евроцентризм, и национал-социализм с его расовой теорией, и фашизм без оной, являются ни чем иным, как идеологическим следствием западных, европейских цивилизационных установок.

Номинально, после окончания Второй мировой войны, «обжегшись на молоке», Европа прошла через отрицание этнической идентичности как таковой, приравнивая всякое её проявление к печальному опыту германского национал-социализма. Было решено — никаких этносов и народов, никакой органической общности, только искусственная, политическая общность атомарных индивидуумов, а попросту — политическая нация, или государство-нация. Теперь этническая идентичность предъявлена уже самой Европе. Но не на основе европейского национализма середины XX столетия, а на основании модели поведения иммигрантов, которые не учли опыт «денацификации». Просто потому, что такого опыта у них не было. Именно поэтому для них он является чуждым. Сами европейские государства в это же время пытаются окончательно избавиться от последних элементов того, что хоть как-то отдаленно напоминает европейский этнический национализм, который полностью дискредитирован, очернен и осуждён в Европе. Пытаясь настойчиво растворить свои народы в плавильном котле политических наций, Европа сталкивается с абсолютно неприкрытым этническим национализмом со стороны иммигрантов, который автоматически не демонизируется обращением к гитлеровскому опыту. Вот тут-то европейская парадигма и терпит абсолютный крах.

Почему фашизм?

Ответом на органическую идентичность иммигрантов, потоками прибывающих в Европу, всё чаще становится… фашизм. Точнее, формы политического национализма в его лайт-версии. Но не только миграционный наплыв является причиной возвращения фашизма в Европу, особенно, когда мы говорим о Европе восточной, ведь столь активная миграция наблюдается лишь в последние годы. Если не рассматривать точечные проявления фашизма в виде идеологических кружков, свойственные периоду советского присутствия в Европе, можно сказать, что фашистские настроения начали набирать там популярность после крушения Советского блока. Факельные шествия бывших эсесовцев проходят в странах Балтии, пособники нацистов героизируются на Украине, подобные же настроения набирают популярность в Польше и в странах центральной Европы, включая Германию и Австрию. Учитывая драматическую историю Европы XX столетия и те последствия, которые она пережила, возникает естественный вопрос — почему фашизм?

Ответ нужно искать, как ни странно, в идеологической структуре Модерна. Преодолев Традицию и относительно успешно демонтировав её проявления, Модерн новейшего времени, а в политических формах особенно с начала XX столетия, кристаллизовался в трёх идеологических направлениях, или, как определяет их философ Александр Дугин, в трёх политических теориях — либерализме, марксизме и фашизме. Для всех трёх основой является именно Модерн, с его подходами к социально-политическому устройству и взглядами на Традицию. Если все проявления Традиции, среди которых Бог, Дух, вера, религия, Церковь, в целом метафизика, вынести за скобки, то в сухом остатке основными столпами любой идеологии Модерна становятся: позитивизм, прогрессизм, и материализм. Все три эти понятия и составляют суть либерализма, марксизма и фашизма. Все три понятия вместе, а не по отдельности.

Различие этих политических теорий, на основе которых и создаются разнообразные идеологические вариации, — собственно, идеологии, — заключается лишь в определении главного субъекта — носителя идеологии. В либерализме таковым является торгующий индивид; в марксизме — класс, понимаемый не в социологическом, а в марксистском представлении, разделяющем любое общество на два класса — класс труда, и класс капитала; в фашизме же таким субъектом является политическая нация, искусственная политическая общность индивидуумов. Пусть индивидуумов, но всё-таки общность, складывающаяся на основе политического договора и принятых в качестве консенсуса политических целей или национальных интересов.

Следует оговориться, что индивидуум, противостоящий любой органической общности, является базовой категорией Модерна в целом. Главное же различие его проявленности в трёх политических теориях — в какой контекст он помещается. В либерализме он помещён в структуру броуновского движения торгующих индивидов, жаждущих наживы, комфорта и удовольствий, без какого-либо складывания в общности или объединения, ибо атомарность, отдельность, индивидуальность — являются догматическим условием либерализма. В пределе — всё человечество должно представлять из себя единый плавильный котёл торгующих, стремящихся к комфорту и удовольствиям индивидуумов. Суть такого либерального общества можно условно охарактеризовать французским понятием Liberté[91].

В марксизме индивидуум тоже «мера всех вещей», но он помещён внутрь политического класса и уравнен с другими индивидуумами, в отличие от либеральной доктрины, где равны только стартовые возможности, но не сами индивиды, каждый из которых движется своим курсом. Помещается такой индивид либо в класс труда, который осознаёт себя в качестве политической силы и стремится к политическому доминированию; либо в класс капитала, который временно доминирует, но через революцию должен быть свержен. Что в итоге должно завершиться окончательным доминированием класса труда — равных во всём, а не только в своих возможностях, политически осмысленных индивидуумов. Суть марксистского подхода условно определяем понятием Égalité[92]. Отсюда — эгалитаризм, основа так называемых «народных демократий» советских и просоветских режимов, построенных на искусственных коллективных общностях, запрессованных в класс.

В фашизме индивидуум помещён в более узкий, но тоже искусственный формат политической нации, как правило, совпадающей с границами национального государства — État-nation. Именно нация, а не индивидуум или класс, является главным субъектом фашизма. И вот тут-то, лишённый в Модерне коллективной идентичности народ, или этнос, за счёт узости формата национального государства обнаруживает лазейку — возможность обратиться под видом так называемой национальной идентичности к народной или даже этнической идентичности, и через формат государства-нации тем самым закрепить её. Сохранившись, таким образом, как народ (лаос), или этнос, то есть, соблюдя свою органическую общность и свойственную ей идентичность.

Таким образом, в формате государства-нации народ, или этнос обнаруживает шанс на спасение, на сохранение своего кровного, культурного, языкового родства, своей Традиции и происхождения. Номинальный Модерн не оставляет ему такого шанса. Это, конечно, не нормативно, и теоретически Модерн подобной возможности не предусматривает, отрицая органическую общность как таковую, но по факту, за счёт некоторого понятийного зазора и неточности определений, а порой и умышленно допускаемой понятийной путаницы, это так. Суть данного подхода обозначим понятием Fraternité[93].

С учётом описанной модели рассмотрим ситуацию в Европе XX столетия. За период с момента становления национальной государственности как таковой, там