Но разве сейчас навеселе? Не чувствовала себя навеселе, пьяной себя не чувствовала. Ее не было. Были Корвет, скорость, пульсирующее в висках отчаяние, удушающий холод, разливающийся по всему телу, и выражение лица Егора перед тем, как она его ударила.

Не могут, не умеют люди так притворяться! Не должны, потому что это против любых законов человечности.

Сама не заметила, как выехала за город, на трассу. Прокручивала раз за разом – не разговор с Залужной, а разговор с ним, пропитанный насквозь болью.

«Без тебя скучно». Ну да, штатный клоун.

То, что болит рука, видимо, от удара, поняла не сразу – далеко не сразу. Но в ней тоже пульсировало. То ли ушиб, то ли растяжение – сейчас совсем не соображала, не могла. Перевела взгляд с дороги на ладонь, сжимающую руль. Пальцы припухли. Не сильно, но заметно. Судорожно вздохнула, понимая, что еще немного и разрыдается, но плакать нельзя. Больше никогда нельзя плакать.

И в этот момент машину на скользком от дождя асфальте повело. Да так, что она не справилась – каждую секунду этих кратких мгновений, что ее несло, знала, что не справится. Не хочет справляться. Хочет, чтобы все закончилось.

Удар пришелся по бамперу – въехала в столб у дороги. Лбом угодила в руль. Подбросило. Снова откинуло на сиденье. Голова мотнулась в сторону.

И Руслана почти отключилась.

Только дворники продолжали сметать капли дождя со стекла. Шурх-шурх-шурх-шурх.

Дрожащими руками полезла в карман пальто, достала телефон. Два пропущенных. Лукин. К черту! Набрала нужный номер. Трубку взяли почти сразу – Колька всегда отвечал сразу, в отличие от нее.

- Забери меня, - только и смогла она выдохнуть после его «Алло».

- Откуда?

- Нне зннаю… Черт… Я на трассе…

- Трындец! Ну мне б хоть приблизительно. Город там, страна, полушарие.

- Я… под Киевом… Кажется, был указатель в Бровары… Я далеко не уехала… Не помню. Коль, забери меня, пожалуйста…

- Лааадно, - протянул Колька. – Жди. Телефон далеко не убирай.

- Не уберу.

Далеко убирать и правда не стала. Положила себе на колени. Потом завела машину и отъехала от пострадавшего столбика. Припарковалась у обочины, чтобы не мешать движению, и на большее была уже не способна.

Только откинуть голову на сиденье. Нельзя за руль пьяной. Совсем нельзя.

С изодранным в клочья сердцем нельзя тоже. Закрыла глаза, продолжая слушать шуршание дворников. Она их специально не выключала – реальный звук из реальной жизни. Не из этой потусторонности, в которую она попала, едва удерживая себя на черте.

Телефон взорвался звонком. Снова Лукин. Опять Лукин. Всегда Лукин.

А нужно-то продержаться всего ничего, пока Гуржий приедет. Потом трубу можно хоть совсем вырубить. Но сейчас нельзя.

Руся сбросила вызов, сидела и смотрела на дождь. Замерзла – совсем замерзла. Не разобьешься – так хоть околеешь.

Но околеть было не судьба. Минут через сорок возле нее остановилась старенькая Нива, из нее выпрыгнул Колька – коренастый крепыш в расстегнутом пуховике, от чего казался еще шире в плечах.

Подошел к машине и открыл дверцу.

- Че у тебя опять приключилось?

- Бампер разбила, - проскрипел Русланин голос. Из темноты салона высунулось ее бледное лицо с большими, почти черными глазами – точно из потусторонности.

- Вот чума! – возмутился Гуржий. – Сейчас трос притащу.

- Брось… Не надо… Завтра заберешь, хорошо?

- Разнесут к чертям, соображаешь?!

- Похер.

- Ну и дура!

- Гуржий, не могу я…

- Ты пьяная что ли? – сердито потянул он носом. – Не, ну совсем дура!

- Я не пьяная, - ответила Руська, не глядя ему в глаза, - я дохлая…

- Черт с тобой, поехали, - Колька выдернул ее из машины и повел к своей

Ниве. Руслана послушно шла рядом. Даже ноги слушались. Уселась в кресло «штурмана» и только после этого, наконец, вырубила телефон.

- Отвези меня к себе, ладно? – попросила Руська. – Мне домой сейчас нельзя.

Колька присвистнул, потом многозначительно хмыкнул и завел двигатель.

- А потом снова в Африку? – спросил он, разворачиваясь по направлению в город.

- Не знаю… Сегодня придумаю, но сейчас не знаю, Коль… Не бойся, тебя больше дергать не буду… Просто помоги мне.

- Да я и не дернусь, у меня сейчас два проекта. Один почти на финише.

Даже если б и хотел, сама понимаешь…

- Может, уломаю Шаповалова, - невесело улыбнулась Руся. – Он завидовал...

Гуржий больше ни о чем не спрашивал. Доехали быстро – ни одной пробки, словно потусторонний мир так и не развеялся с появлением Кольки, а поглотил и его. В подъезде по-прежнему на площадке с кинотеатром было темно.

- Какая-то сволочь выкручивает через день, - пожаловался Гуржий.

- Кругом твари, - равнодушно согласилась Руслана и тут же попросила: -

Коль, а можно мне у тебя в кинозале посидеть, а? Я сама хочу. Можно?

- Ну сиди, если хочется, - пожал он плечами, достал из кармана связку ключей и открыл дверь. – Проходи.

Руся вошла. Включила в прихожей свет. Стянула туфли – так и ходила в проклятых туфлях. Сплошное соответствие.

- Где у тебя здесь кофе стоит, я помню… Бедоса мне поставишь? Помнишь, который до Нового года…

Колька включил ей фильм, потоптался немного и направился к выходу.

- Если чего – звони. Или по трубам стучи, - попытался пошутить он.

- Да спи уже, - улыбнулась Руслана. – Утром занят будешь? Я зайду.

- Заходи, - кивнул Колька, закрывая за собой дверь.

И она осталась одна. Так, как хотела. Замерла посреди кинозала и широко раскрытыми глазами смотрела на экран, ничего почти не видя перед собой.

Только сменяющиеся цветные картинки. Чья-то чужая жизнь.

Потом, не снимая пальто, села в уголке, на один из ярких пледов, разбросанных по полу, а другим увернулась с головой. Так и сидела, пытаясь согреться. Не согреется. Уже никогда не согреется. Хоть в Африку лети, хоть в Австралию, хоть прямиком в преисподнюю.

Она не смотрела фильм – она отсчитывала дни. Один за другим – дни, которые провела с Егором Лукиным. Мучила себя, впечатывая в память каждую секунду, что могла вспомнить. И знала, что проще было бы отключиться, попытавшись уснуть.

Уснуть…

Сколько ночей без сна, а она спать не хотела. Петь хотела. Работать хотела. Смеяться хотела. Жить хотела. Получила. Причем совершенно бесплатно, в качестве гуманитарной помощи.