Барума почувствовал, как по его ногам брызнула тёплая моча. Главный Ястреб рассмеялся, затем схватил его за плечо, чтобы ещё раз причинить адскую боль. На этот раз Барума не мог кричать, он не смел произвести никакого шума, который привлечёт внимание других людей в гостинице, поскольку знал: крик о помощи просто бесполезен. Ястребы утащат его отсюда задолго до того, как прибудет помощь, и начнут медленные пытки этой же ночью. Когда боль уменьшилась, Главный Ястреб уставился прямо в глаза Баруме. Казалось, боль растёт у него в сознании, словно щупики какого-то ядовитого растения, забираясь все глубже и глубже, проникая в каждую щель памяти и мыслей. Она горит и кусает, когда идёт, и тем не менее он не мог отвести взгляд.

– Подчиняйся мне – и спустя какое-то время ты перестанешь быть животным и станешь слугой. Это твоя единственная надежда. Для смелого человека этого никогда не было бы достаточно, но такой трус, как ты, будет живым и послушным и станет ползать у моих ног. Но живым!

В сознании Барумы плавал пьяный дурман. Куда подевался тот тренированный и дисциплинированный ум, которым он так гордился, которым он так хвастался, который казался ему несомненным доказательством его превосходства над простыми людьми! Теперь его разум кружился и шатался, и сам Барума тоже шатался, когда его отпустили ястребы. Он сделал два шага, качнулся вперёд и рухнул на колени у ног Главного Ястреба.

– Забирайте его барахло, – велел главный остальным. – Мы отправимся в более безопасное место. Вставай, свиненыш. Ты сам понесёшь свои пожитки. Нужно беречь силу настоящих мужчин.

Барума покорно встал, у него все ещё кружилась голова. Когда он ухватился за край стола, чтобы удержаться на ногах, головокружение прошло. Вокруг него снова разговаривали ястребы, их слова проходили сквозь его сознание, как едва понимаемая песня.

– Кинжал из серебра – предполагаю, это какая-то ритуальная штучка… нет, дэверрийский… неважно… у нас сегодня вечером ещё есть дела… небольшой сюрприз для людей Старца…

Когда слова слились с завыванием ветра, Барума понял, что околдован и что Главный Ястреб оставил ему достаточно сознания, чтобы знать, как мало свободного рассудка у него осталось. В глубине этого остатка сознания он кипел от ярости. И тем не менее Барума знал: страх смерти и пыток заставит его подчиняться. Благодаря этому ужасу он, Барума, будет тащиться за хозяином – точнее перед хозяином, как мяч катится перед ребёнком, который бьёт его ногой.

В Аберуине, недалеко от гавани, находилась таверна – можно сказать, почти респектабельная. Если бы её хозяйка, вдова Самма, не работала так много, то «Три Лебедя» уже много лет назад опустилась бы за край благопристойности, но Самма вставала до рассвета, чтобы развести огонь и вытереть столы, весь день она находилась на ногах, готовя сытную еду для приличных людей, и подавала хороший эль за справедливую цену, а поздно вечером, при свете затухающего очага и дешёвых сальных свечей, лично мыла пол и готовила все для жаркого, которое будет подавать завтра. Все эта тяжёлая работа позволяла ей сэкономить немного монет. Она смогла собрать приданое для трех из четырех своих хорошеньких дочерей, поэтому теперь все три считались уважаемыми замужними женщинами и вели приличную жизнь, вместо того, чтобы болтаться в таверне и зарабатывать деньги не тем путём. Все в округе, даже молодые портовые грузчики, уважали вдову за благочестие и даже когда очень сильно напивались, никто из них даже не думал затевать у неё в таверне пьяную драку, во время которой можно разбить ценную кружку или перевернуть дорогой стол и таким образом добавить трудностей к жизни вдовы, и без того нелёгкой.

Однако самая младшая и самая симпатичная её дочь все ещё жила с матерью, но не из-за дочерней привязанности. Девушку звали Гломер, и была она твёрдой, как уголь. Все удивлялись, почему Богиня посчитала подходящим дать такую дочь такой хорошей женщине. Хотя девчонке уже исполнилось шестнадцать, и она должна была бы быть замужем, Гломер отвергла двух приличных поклонников, заявив, что сын кожевника сильно воняет, а у сына красильщика все руки в бородавках. В глубине души Гломер хотела получить шанс поработать в дане гвербрета. В те дни работа служанкой у щедрого клана вроде Майлвадов считалась хорошим местом для бедной девушки. Получаешь в достатке еду и питьё, каждый год – новое платье, тёплое место для сна и возбуждающие события вокруг. Работаешь себе вместе с множеством других слуг, которых наняли в таком количестве только для статуса, поэтому реальная работа гораздо легче, чем прислуживать за столами и чистить котлы в таверне.

К сожалению, для того, чтобы получить место в дане, для начала требовалось знать кого-то, кто там уже работает. Единственным человеком, которого знала Гломер, была служанка по имени Нонна. Примерно два раза в месяц она приходила навестить свою семью – гончаров, которые жили через улицу, недалеко от котельщиков. Нонна обычно надевала своё самое новое платье и приносила матери и младшим детям кусочки вкусного пирога из кухни гвербрета, а затем сидела у их очага, как дама благородного происхождения, и развлекала местных жителей последними сплетнями и новостями. Каждый раз, когда Гломер пыталась попросить её замолвить за неё словечко, Нонна задирала нос повыше и отпускала язвительные замечания о предполагаемой лени Гломер. Случалось, Гломер хотелось пойти вслед за ней по тёмной улице и задушить её по пути назад в дан.

В последнее время рассказы, которые приносила домой Нонна, на самом деле возбуждали любопытство. Ранней осенью из Керрмора привезли таинственного пленника благородного происхождения, и Нонна случайно услышала, как двое мужчин из боевого отряда говорили, будто по всем статьям он на самом деле не человек, а дьявол в человеческом облике. Они ссылались на то, что случайно сказал старый Невин, который, как утверждают решительно все, является колдуном. И он позволил себе случайно сказать эти слова, когда однажды вечером выходил из охраняемой комнаты пленника. А теперь все также толковали, что огромный капитан бардекианского корабля тоже колдун, поскольку это он поймал демона и привёз его. В любом случае вскоре после этого знаменитый Каллин из Керрмора, капитан личного отряда регентши, остановил конюха Брика, не дав ему убить единственную наследницу лорда Родри. Все (включая самого Брика – до того, как тот вернулся на ферму своего отца на севере) уверяли, что парня околдовали. Нонна не сомневалась, что в этом виноват пленник из Керрмора.

– Вероятно, Невин не хочет убивать рыжеволосого демона потому, что может использовать его силу – я хочу сказать: Невин может использовать силу этого Перрина. Готова поспорить: старик сильнее любого жалкого демона. Если бы вы только видели старика и смотрели ему в глаза! О, они, как лёд, и он может околдовать любого, готова поспорить, просто щёлкнув пальцами. Все его боятся – конечно, за исключением Каллина из Керрмора. Готова поспорить, уж он-то никого не боится.

И все, сидевшие в кухне у гончара, с серьёзным видом закивали.

Возможно, именно подобные рассказы заставили Гломер с подозрением отнестись к коробейнику по имени Меррик. На первый взгляд он выглядел самым обычным человеком. Ему было лет тридцать пять, тёмные волосы, кожа цвета грецкого ореха, что свидетельствовало о примеси бардекианской крови. Он вежливо разговаривал и легко шутил, что необходимо странствующему торговцу и вообще любому странствующему человеку, чтобы выжить. Он продавал ленты и нити для вышивания, кружева и бусы. Самма, конечно, поверила ему, когда сказала дочери, что коробейнику требуется жильё на пару месяцев, пока не минет худшая часть зимы, и он не сможет снова выйти на дорогу. Самме всегда очень требовались деньги, поэтому её впечатление было затуманено медными монетами, которые Меррик вручил ей за недельное проживание и стол. В нем было что-то, что очень не нравилось Гломер, – возможно, масляная улыбочка или то, как он смотрел на её попу, когда она проходила мимо. Поздно вечером Гломер порой слышала странные звуки, доносящиеся из его комнаты, словно он нашёптывал приказы большим крысам, которые потом бежали выполнять его поручения.