Внезапно почудилось, что говоривший очень стар. Как гранитные глыбы, нависающие над головой.

Странно: почему она подумала о камнях?

Холодный, мокрый край коснулся губ. Девушка отхлебнула, с трудом удержалась от стона…

– Спасибо!

– Мадемуазель лучше пока не разговаривать! Я сейчас вас укрою.

Но туман уже исчезал. Медленно-медленно из светящегося сумрака проступили тяжелые, неровные своды…

Вот почему вспомнился камень!

И тут она наконец очнулась.

Неярко, чуть потрескивая, горел факел. Легкий приятный запах смолы…

Холод…

Холод и сырость.

Ярина сжала зубы, попыталась приподняться.

– Мадемуазель лучше лежать!

Худые руки осторожно поддержали за плечи.

Вначале она разглядела бороду, седую, длинную – и аккуратно расчесанную. Такие же волосы – длинные и белые – падали на плечи.

Большие светлые глаза…

И губы – узкие, бесцветные.

– Где я?

Бледные губы чуть дрогнули. Усмешка; горькая, не усмешка даже – гримаса.

– В аду девять кругов, мадемуазель. Этот – девятый.

Она все-таки смогла привстать. Сесть. Оглянуться.

Ад был каменный – от низких сводов до блестевшего влагой пола. Прямо посреди потолка – круглый люк. Высоко – не достать, не допрыгнуть. В углу, почти неприметный в полутьме, черный зев. Колодец?

Тот, кто помог ей, был одет странно – грубый кожух, какой носят селяне, а под ним тонкое платье с узорным кружевным воротником. На худых пальцах – золотые перстни.

– Это замок господина Мацапуры, мадемуазель. Мы в подвале, на нижнем ярусе.

Все стало на свои места. Итак, она жива. Надолго ли?

Ярина вновь огляделась, пытаясь найти путь к спасению. Неровные стены, капли воды, черный зев колодца…

– Здесь один вход и один выход, – понял ее неизвестный. – Вход – это люк. Выход пани может увидеть в том углу. Осадной колодец – очень глубокий. Даже не слышно всплеска…

– А вы… Давно здесь? – Ее голос дрогнул.

– Давно…

Слово упало тяжело, словно кусок гранита.

– А что там, наверху?

Человек вновь горько усмехнулся, качнул седой шапкой волос.

– Стоит ли об этом, мадемуазель?

Ярина попыталась привычно мотнуть головой, но не удержалась – застонала.

– Стоит, – наконец смогла выговорить она. – Расскажите, пан добродий!

Тяжкий вздох. В светлых глазах – боль.

– Там умирают. И здесь тоже. Мадемуазель повезло, ей дали выбор. Страшный, но все-таки выбор.

Слова звучали жутко, но девушка догадалась. Колодец! Бездонный колодец – единственный выбор, какой у нее остался.

– Поэтому ни на вас, ни на мне нет цепей. Мы свободны – в этих стенах. Тем, кто наверху, хуже.

– Хуже?

Ярина оперлась локтем на холодный камень пола, заставила себя встать.

– Что может быть хуже?

Седая голова качнулась.

– Мадемуазель лучше не знать. Хуже – когда беззащитных девушек привязывают к ложу и терзают, пока в них еще есть жизнь. Хуже – когда из вен льется кровь, а мясо пылает на огне…

Ярина не поверила. Бред! Этот несчастный просто тронулся рассудком. И немудрено, в этих-то стенах!

– Люк наверху – единственный выход?

– Да… Иногда у меня бывают гости – как вы, например. Здешний хозяин не хочет, чтобы я сошел с ума в одиночестве. Потом их забирают назад, если они не догадываются сами уйти вовремя. Не смею советовать, но…

Девушка даже не возмутилась. Ну, нет, так легко ее не возьмут! Раз жива – выход всегда есть! И это – не холодная глубина колодца. Она выберется! Обязательно выберется, не может же она, Ярина Загаржецка, сгинуть в этом дурацком сыром подвале!

Ведь ей только семнадцать!..

Страх ушел, исчезла растерянность. Боль не мешала думать. Да, до люка не достать! Но ведь сюда кто-то спускается, наверное, сбрасывают лестницу – веревочную или деревянную. Этот странный старик должен знать…

– Я не представилась пану, – девушка постаралась улыбнуться. – То прошу прощения. Я – дочь сотника валковского…

– Я знаю, кто вы, мадемуазель, – бледные губы вновь сложились горькой усмешкой. – То позвольте приветствовать вас в стенах моего замка. Станислав Мацапура-Коложанский к вашим услугам, мадемуазель Ирина!

Большие светлые глаза взглянули в упор…

Она поверила.

Поверила, почему-то даже не особо удивившись.

И сама поразилась этому.

– Мадемуазель, наверное, решила, что перед нею – безумец?

– Нет…

Ярина медленно прошла вперед, прислонилась горячим, кипящим болью лбом к ледяному камню.

– Вы не похожи на безумца… пан Станислав. Значит, тот, наверху – самозванец?

– Увы, не совсем… Я бы посоветовал вам присесть.

Странно, в этом подвале было кресло – тяжелое, темного полированного дерева. Резные листья вились по массивным ручкам и подголовнику.

– Не знаю, много ли у нас с вами времени, мадемуазель. Я думаю, он решил познакомить нас, чтобы, так сказать, похвастаться. Ведь я немного знал вашего батюшку. Вы для него – ценная добыча… Впрочем, если хотите – расскажу. Постине, эта история напоминает сочинения месье Казота! Не читывали? И слава Богу, юным девушкам такое ни к чему…

Он помолчал, глаза потемнели, сжались губы. Внезапно Ярина поняла: этот седой человек не так и стар. Не больше сорока, и если бы не белые волосы, не длинная борода…

– Лет тридцать назад мы жили с моим отцом в Париже. Мне было тогда двенадцать. Однажды…

Пан Станислав помолчал, словно вспоминая. Худая ладонь сжалась, длинные ногти впились в кожу.

– Однажды отец повел меня на Гревскую площадь. Там была казнь – четвертовали какого-то разбойника. Бог весть, зачем отцу понадобилось вести меня туда! Страшно мне не было, я даже глаза не зажмуривал… – Он вновь замолк, вздохнул: – Никогда бы не повел ребенка смотреть, как убивают человека! Этот разбойник был истинный негодяй. Он отказался от исповеди, оттолкнул монаха, бросил крест на помост. Страшный человек!.. Очень крепкий, широкоплечий, лицо красное… Я даже обрадовался, когда он закричал. Он долго кричал – палач медлил. Сначала – руку, потом ногу, потом другую руку…

Слова падали мерно, тяжело, и девушка почувствовала, как по спине ползут мурашки. Или это холод подземелья делал свое дело?

– Наконец все кончилось. Народ стал расходиться, но мы остались. Отец подошел к палачу, о чем-то стал с ним говорить. Отрубленная голова лежала тут же – на колесе. Знаете, такое большое колесо, деревянное, как от телеги. Мне было жутко, но я все-таки подошел ближе. И вдруг я увидел, что голова приоткрыла глаза…