— Вы что, читаете мысли?

— И такой дар у меня есть, — сухо ответил странник. — Знаешь, как тяжело? — Тут он усмехнулся. — Слышать все, что думает каждый встречный… Вот уж радость-то! Мизерабли кричат: вот идет старый толстый Мадерос! У него изо рта воняет. Ноги тонкие, а брюхо только что не лопается. Горбатый. Уродливый. Ха! — странник помахал рукой в воздухе. — Как же мы любим друг друга судить! Как быстро наши мысли берут над нами верх! А вот Исток смотрит в самое сердце, сестрица. Не в лицо, а в сердце. По делам судит, по твоим делам. Не по чужим.

Майя умоляюще посмотрела ему в глаза:

— Скажите, как мне прогнать этого… это… то, что внутри меня?

— Сама знаешь. Ступай к Великой Провидице.

Но Майю мучили сомнения.

— Да, таков был совет Альдермастона Крюи. Но ведь и Бесчисленные тоже хотят, чтобы я шла в Несс. Откуда же мне знать, чего на самом деле желает Исток?

Путник почесал уголок рта тупым концом стило.

— Я ведь тебе уже сказал. Мысли твои перепутались с ее мыслями. И власть твой враг забрал большую. Но предки твои хорошо чувствовали Исток, — он заговорил тише. — Очень хорошо, сестрица. Голос в голове, голос в сердце — не одно и то же. Научись их разделять.

Путник назидательно постучал себя по лбу.

— Альдермастон Джозефус говорил: «Истина, которую я поведаю, будет в разуме и в сердце твоем, ибо снизойдет Исток и найдет обитель в твоей душе», — путник фыркнул. — Альдермастон Пол говорил: «Исток несет покой, подобного которому не знал никто, и покой этот в сердце и в разуме нашем». Иди в аббатство, сестрица. Учись там. В книгах Альдермастонов много мудрого. Твоим дохту-мондарцам такая истина и мудрость даже не снились.

Майя нахмурилась:

— Я всегда мечтала учиться в аббатстве, Мадерос. Но отец запретил.

Мадерос поджал губы:

— Знаю, сестрица. Сказано тебе, я всю твою жизнь записал. Интересное у вас Семейство. Так вот, послание.

Майя удивленно вскинула на него взгляд и вытерла глаза. Почему-то от этого разговора ей стало легче. Слова Альдермастонов несли с собой мир и покой. Как будто древняя мудрость была светильником, разгонявшим поселившуюся у нее в душе тьму.

— Я думала, вы уже…

Он прищелкнул языком.

— Нет, сестрица. Что я могу? Вспомнить совет-другой от стариков, которые повидали жизнь. А вот послание — это да, это я передам.

Откинув крышку своего ранца, он стал рыться внутри.

— Ах, blessit vestiglio!

На свет явился сложенный лист бумаги с восковой печатью.

— Я своими глазами видел, как она плавила воск на печать, — сообщил Мадерос. — Чтоб никто не вскрыл, не подменил.

Майя ответила ему непонимающим взглядом.

— Кто — она?

Сердце совершило сумасшедший кувырок.

Мадерос молча протянул ей письмо.

Сорвав печать, Майя развернула письмо. Бумага дрожала у нее в руках. Первое же прочитанное слово наполнило душу сладкой болью, и снова пришли слезы.

«Доченька».

Буквы, выведенные чернилами, неверный почерк. Это было письмо от матушки. Майя никогда не видела, чтобы матушка писала собственноручно. Она диктовала письма секретарям или писцам, потому что, будучи женщиной, не имела права читать или гравировать. Там, где рука не дрожала, буквы выглядели даже изящно, а неуверенность в подборе слов наводила на мысли о том, что писать матушке приходится редко. Майя вытерла глаза рукавом и нетерпеливо побежала взглядом по строкам.

Майя вытерла нос. Упавшие на бумагу слезы расплывались чернильными пятнами. Казалось, будто на плечи опустилось огромное теплое одеяло. Всего несколько слов, написанных материнской рукой, несли в себе больше счастья, чем Майя знала за всю жизнь.

Вот только что же она натворила с этой своей жизнью! И все же в глубине души Майя знала: как бы то ни было, что бы она ни совершила, матушка все простит и примет ее. Увидеться бы только с нею!

— Матушка по-прежнему живет в Муирвуде? — хриплым шепотом спросила Майя.

— Верно, сестрица. А твоя судьба ведет на север.

Майя вздохнула и нерешительно посмотрела на Мадероса:

— Увижу ли я ее когда-нибудь?

Мадерос криво ухмыльнулся.

— Все возможно, коли будет на то воля Истока, — ответил он.

Майя встала на ноги и забросила за плечо мешок. Прикусила губу.

— Я не буду больше даже близко подходить к аббатствам, — сказала она. — Я не знала… чем это чревато. Я сожалею.

Мадерос сунул книгу в ранец, подобрал лежащий рядом узловатый посох и встал, опираясь на него всем весом. Посох был крив, весь в наростах и оканчивался деревянной шишкой. Больше всего он походил на корень какого-то исполинского дерева.

— Я тебе уже сказал, сестрица. Каждому по делам его. Тебе — по твоим. А Бесчисленным — по тому, что совершили они.

— Далеко отсюда до Несса? — спросила она. — Сейчас полдень, никак не разберу, в которой стороне север.

Мадерос поднял свой узловатый посох и ткнул им в сторону высокой, изобилующей острыми скалами горы, одетой снегом.

— Перевалишь Вацхольт — попадешь в Отландию. Пройдешь ее насквозь, выйдешь к Ростику, ну или еще к какому портовому городу. Там найдешь корабль. Будь осторожней, сестрица. Отландцы заодно с дохту-мондарцами и схватят всякого, кто нарушит их закон. Несс у них в соседях, а с таким соседом не забалуешь. И не попадайся Верным. Сцапают.

— Кто это — Верные?

Он загадочно улыбнулся.