У Майи защипало в носу. От слов Джона Тейта лед у нее в душе растаял. Она была так благодарна, что выразить это не хватило бы никаких слов. Купаясь в этом немыслимом облегчении, она ощутила, как по мокрым ресницам вновь заструились слезы.

— Я не заслуживаю твоей дружбы, — сказала она, сглотнув слезы. — Но все равно спасибо тебе.

— Да ты, никак, ревешь? Брось ты это дело. Ты ж ни слезинки не проронила, хоть гори все вокруг огнем. За то и уважаю. Плакать можно знаешь, когда? Когда померла мать и когда помер пес. Вот это беда так беда. А все прочее — так, неурядица. Переживем.

Это глубокомысленное умозаключение заставило Майю тихонько рассмеяться.

— Нет, моя матушка жива. Отец изгнал ее, и она поселилась в аббатстве Муирвуд, — тут Майя вспомнила о доставленном Мадеросом письме. — Я не заслужила того, чтобы зваться ее дочерью, но надеюсь, что еще заслужу. А Аргус… — она потянулась погладить пса, — Аргус меня тоже не бросил.

— Заведи уже собственную псину, — поддразнил ее Джон Тейт. — Что за девчонка без собачонки? Народятся у Аргусовой суки щенки — один твой.

Майя посидела молча, растирая плечи.

— Значит, у кишона жар, и ты оставил его одного. Он выживет? — спросила она наконец, боясь ответа.

— Он парень крепкий, — ответил Джон Тейт и вдруг фыркнул. — Я ему впихнул девичьей травы от жара. По правде сказать, он был плох. Может, и помер уже. Ну да если выживет, я не расстроюсь.

Майя с печальной улыбкой покачала головой. Ей стало легче, и все же она будет скучать по кишону. Он ведь тоже стал ей почти другом.

Аргус поднял голову и насторожил уши.

— А вот это, — прошептал Джон Тейт, — это значит, что пора брать ноги в руки — и в горы.

* * *

Когда перевал остался у них за спиной, в горах начался буран. Воющий ветер швырял снег в лицо путникам, заставляя бороться за каждый шаг. Пальцы на руках и на ногах заледенели, сквозь натянутый на лицо шарф трудно было дышать. Сугробы уже достигали пояса и становились все выше.

Гряда скал по обе стороны от Вацхольта щерилась каменными зубами. Хватая ртами разреженный воздух, путники искали проход в ее пасти.

— Я эти горы знаю! — крикнул Джон Тейт, перекрывая голосом ветер. — По ту сторону есть деревня, но до нее далеко. Не дойдем, замерзнем до смерти!

Майя дрожала от холода, жалея лишь об одном: что поблизости нет яр-камня, который мог бы их обогреть.

— Может, вернемся? — крикнула она в ответ.

Он помотал головой; медная борода покрывалась снежной сединой. Вид у Джона был странно довольный, буран его словно бы даже радовал.

— Так что делать-то? — крикнула Майя.

— Выроем пещеру, — ответил он. — Вон там, в сугробе. Пошли!

Проваливаясь в снег, он подошел к крупному сугробу и опустился на колени. Достав метательный топорик, Джон повернул его плашмя, как лопатку, и принялся отгребать снег. Второй топорик достался Майе. Девушка упала на колени рядом с охотником и тоже стала копать, гадая, что за безумный план пришел в голову ее спутнику. Впрочем, копать было гораздо проще, чем брести невесть куда в этой снежной каше, а от работы сердце забилось быстрее.

— У тебя такой вид, как будто ты всему этому рад. Почему? — спросила Майя, стараясь не стучать зубами.

Охотник ухмыльнулся.

— Так ведь следы наши замело — не найдешь. Хоть с собаками ищи, хоть как. Остались наши дружки с носом. Ты копай!

Снег в сугробе успел плотно слежаться, и путники возились не один час, прежде чем сумели выдолбить пещерку, а потом сделать ее чуть повыше. Стоять в ней было нельзя, однако снежные стены защищали от ветра и льда, и бившая Майю дрожь пошла на убыль.

Замерзший Аргус жалобно заскулил. Майе было его жаль, хотя сама она сейчас тоже не отказалась бы от шерстяной шубы вместо двух промокших платьев, которые противно липли к телу. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара, все вокруг было белым-бело. В узком проходе, который вел наружу, выл ветер.

Утоптав пол, Джон Тейт втащил в пещерку рюкзак и извлек из него провизию. Вид у него был по-прежнему довольный.

Майя обхватила себя руками и сунула ладони под мышки, чтоб согреться. Волосы у нее отсырели, концы прядей были покрыты льдом. Снаружи был день, но в пещере стояли сумерки.

— Держи, — Джон Тейт сунул ей кусок вяленой говядины на ломте хлеба.

Майя жадно впилась зубами в угощение, — возня со снегом усилила ее голод.

— Ну, по крайней мере, воды у нас достаточно, — заметила она, стуча зубами.

Джон покачал головой.

— Снег есть нельзя. Умрешь от холода. Что-то ты дрожишь. Ну-ка, пристраивайся к Аргусу поближе, он теплый.

Джон похлопал руками в рукавицах и оценивающе оглядел убежище.

— Ничего. Не замерзнем.

Прижавшись к собачьему боку, Майя жевала хлеб, изредка запивая его водой из фляги. Хлеб успел зачерстветь, мясо было жесткое и пряное. Джон Тейт извлек откуда-то горсть орехов и предложил Майе, но она отказалась, потому что почувствовала, как на нее наваливается усталость за весь этот день.

— Не спи, пока не будет совсем невтерпеж, — посоветовал Джон Тейт и потряс ее за плечо. — В снегу спать опасно, а тебе так в особенности. Я спать не буду, начнешь буянить — разбужу. Да и буря скоро кончится.

Майя поморгала и кивнула. Они с Аргусом накрылись плащом как одеялом, и вскоре Майя задремала.

«Майя».

Шепот звучал прямо у нее в голове. Майя распахнула глаза.

Она чувствовала чужое присутствие у себя в голове. И страх. Это был ее муж. В памяти всплыло материнское предостережение.

«Майя!»

Она чувствовала его как себя. Он был сыт и сидел в тепле и уюте. Как она ему завидовала! Он сидел у себя в шатре. Жаровня источала тепло. Оказаться бы с ним рядом, сесть на шкуру у жаровни, съесть горячего!

«Тебе холодно? Я чувствую, ты замерзла. Где ты?»

Ей показалось, что она чувствует его запах. Нет, не показалось. Его дыхание пахло вином. Их мысли переплелись, и то, что чувствовал один, сразу же становилось достоянием другого.

«Мне холодно», — почти против воли мысленно ответила она.

«Где ты, Майя?»

Ей не хотелось говорить, но тепло так манило, что устоять было невозможно. Он снова отпил вина со специями, и Майя ощутила, как оно хлынуло по ее горлу и согрело ее изнутри.

«В Отландии, — подумала она, не успев удержаться. — Мы перевалили через Вацхольт, но нас застигла буря».

«О, теперь ты со мной говоришь! Я чувствовал тебя и раньше, но ты молчала. Я чувствую, что тебе холодно. Тебе что-то угрожает?»

Она чувствовала его тепло, он — ее холод. Исток сплетал их разумы, рождая странную близость. Майя была благодарна за этот дар. Она даже перестала дрожать.