А еще я встретилась в поселке со своей вероятной бабушкой. Она, кстати, оказалась матерью только моей мамы, а три старшие сестры были родными лишь по отцу, поскольку родились от другой жены. Я не очень вникала, как так вышло – там все чересчур запутано. Но отметила про себя, что не такие уж строгие у казахов нравы, если можно иметь детей от разных жен. Только мне, похоже, не повезло, если именно моя мать испугалась позора. Мама Айгуль попросили меня представиться бабушке под другим именем, назваться Александрой. Саней. Может быть, по этой причине, а может, по какой-то другой, но я очень сильно волновалась перед этой встречей. Представилась, и мне стало стыдно смотреть бабушке в глаза – не люблю врать. А тут еще она решила заговорить со мой по-казахски, а я ни слова не знаю и окончательно смутилась. Сидела, красная от стыда, пила чай и слушала, о чем говорят другие. Потом мы посмотрели фотографии, которые были расставлены у нее в шкафах, и ушли. Только на улице я выдохнула с облегчением. Бабушке было уже за восемьдесят, и она могла не перенести удара, если бы узнала о настоящей цели моего приезда. Даже само имя Сания выдало бы меня с головой – бабушка сразу бы обо всем догадалась, она очень умная. Конечно, родственники не хотели под конец жизни преподнести ей такой «сюрприз». А я прекрасно понимала, что такое невыносимая боль, и никому не хотела ее причинять.

Внешнего сходства с бабушкой я не нашла. Впрочем, и с матерью тоже. Может, и правда не она меня родила? Хотя, с другой стороны, на меня похожи все ее дети и особенно младшая дочка – мы с ней одно лицо. Я до сих пор теряюсь в сомнениях.

Три дня я провела в доме мамы Айгуль. И все это время мы звонили матери, чтобы договориться о встрече. Первый раз позвонили еще из Челябинска. Потом, уже в поселке, сделали еще несколько попыток. Айгуль набирала номер со своего телефона, а в ответ раздавались только длинные гудки. Каждый раз у меня потели ладони и сердце бешено колотилось о ребра. Я очень хотела встречи. И в то же время ее боялась. С каждым гудком тревога во мне нарастала, я словно проваливалась в подростковый возраст и переживала почти то же самое, что и много лет назад, когда стояла рядом с Али-ей Имировной и в нечеловеческом напряжении ждала первого «Алло». Только на этот раз я точно знала, что мать не возьмет трубку. Этого невозможно объяснить: я просто была уверена в глубине души – «она не ответит».

Несмотря на то что цель осталась недостижимой, все равно из Челябинска я уезжала в хорошем расположении духа. Мне понравилась жизнь моей предполагаемой родни. Я всегда хотела именно такую семью: большую, дружную, и чтобы все заботились друг о друге. Друг друга берегли. Я увидела дом своей мечты и поняла, как строить его, когда придет время. Там будет так же много простора, воздуха и света. Единственное, что меня немного смутило, – это странное, вне всякой логики, уважение к старшим в семье. Айгуль старше меня всего на пять лет, но она упорно требовала, чтобы я называла ее на «вы». Мне это было непонятно. А еще меня потрясли некоторые внутренние суеверия, предрассудки этих людей. Я наблюдала за их проявлениями в повседневной жизни и размышляла о своей жизни.

С той единственной поездки к родне прошло уже шесть лет. Общение у нас стало поверхностным – я не лезу в их жизнь, они не замечают мою. С Айгуль мы переписываемся примерно раз в полгода, а матери я больше не пытаюсь ни писать, ни звонить. Зато внутренне готовлюсь к тому моменту, когда в один прекрасный день я к ней приду. Уже нашла кафе, в котором она работает вместе с сыном. Это их собственный бизнес. И вот однажды я войду в это кафе и просто поздороваюсь с ней, а потом скажу: «Спасибо!»

Пусть я не знаю всей правды, и, конечно, не мне ее судить. Я просто благодарна ей за то, что живу. За то, что она меня родила. Пусть испугалась позора, пусть скрывалась четырнадцать лет, но ведь потом не стала отмахиваться – платила большие алименты и рассказала мне об отце. Я живу мыслями о встрече с ней. И даже если она действительно не моя мать, все равно спасибо. Уверенность «моя мама хорошая», за которую я цеплялась в детском доме, очень мне помогла. Я благодарна за возможность гордиться своими родителями. Другие дети – те, которые верили, что их матери плохие и намеренно бросили их, – кончили плохо. У них не было привязанности к взрослому, которая могла бы их удержать, – ни реальной, ни выдуманной. А я сочинила для себя целый мир, в котором была моя мать, ее образ, глаза, лицо. Я видела ее как живую, и она дарила мне надежду на счастливое будущее. Но эта же выдуманная любовь стала для меня и бедой – я никому не позволила приблизиться к себе, не дала себя удочерить.

После той поездки мне стало намного легче, я согласилась поставить в истории своего рождения многоточие. И, главное, в сердце освободилось место, которое раньше занимала одна только мать. Я не перестала любить ее, нет. Просто смогла, наконец, принять невероятную для себя мысль: в жизни человека могут быть другие любимые люди, не только женщина, которая родила. Я поняла это и сняла заржавевший замок со своих чувств. Пусть слишком поздно – меня уже нельзя было удочерить, – но все равно хорошо, что это случилось.

После той поездки в Челябинск, уже осенью, я как-то зашла в детский дом навестить Эсланду Борисовну.

– Ой, только не уходи, подожди меня, ладно? – Ее неожиданно вызвал к себе директор. – Я скоро приду. Мне надо с одним человеком тебя познакомить!

– Хорошо, – говорю, – подожду.

Я просидела около часа, а ее все не было и не было. Поскольку меня ждали дела по учебе, я ушла. Это как раз был период активного поиска работы, еще до того момента, как меня взяли в фонд «Арифметика добра». А вечером мне пишет в «ВКонтаке» какая-то женщина: «Здравствуй! Меня зовут Анджела. Мне о тебе рассказала Эсланда Борисовна, я с ней сегодня встречалась. Я знаю, что тебя зовут Санией, но в детском доме ты Соня. Как удобно, чтобы я к тебе обращалась?» – «Оооой, – думаю, – еще одна! Эсланда Борисовна опять какую-то очередную тетку прислала». Понимаю, что она хотела как лучше, искала возможности мне помочь, устроить на работу, но каждый новый человек вызывал во мне самые сложные чувства.