— Я хотел, чтобы она полюбовалась на дело рук своих, — сказал Рид.

— Я не имею к этому никакого отношения! — воскликнула Алекс.

— Впрямую, может быть, и нет, — сурово заметил Ангус, — но ваше, черт возьми, дурацкое расследование нарушило равновесие в городе. Мы уж сколько лет сражаемся с этим горластым проповедником, вопящим о геенне огненной и вечных муках. Он только искал предлога, чтобы сыграть такую вот злую шутку. А вы дали ему для этого прекрасную возможность.

— Мне очень жаль, если вы так считаете, Ангус. В воздухе нарастало напряжение. Никто не шевелился. Даже экономка перестала мыть чашки из-под кофе. Наконец Джуниор сделал шаг вперед и взял ее под руку.

— Поехали. А то уже поздно.

— Я сам отвезу ее обратно, — отрывисто произнес Рид.

— Да я готов съездить.

— Все равно я туда еду.

— Ты же ей житья не дашь по дороге, будешь бубнить про то, что здесь случилось.

— А тебе какая, к чертям, разница, что я ей скажу?

— Да пожалуйста, забирай ее на здоровье, — вспылил Джуниор. — Ты ведь сам ее привез.

Он повернулся и вышел из комнаты.

— Спокойной ночи, Рид, Алекс. — Не улыбнувшись, Ангус вышел вслед за сыном. Рид выплеснул остатки кофе в раковину.

— Пошли, — приказал он.

Подхватив жакет, она с удрученным видом двинулась за ним и забралась в кабину. Ее подмывало сказать что-нибудь, лишь бы прервать тягостное молчание, но язык не поворачивался. Рид был явно не расположен беседовать. Его глаза были неизменно устремлены на разделительную полосу дороги.

Груз тревоги и напряжения все нарастал, и она вдруг выпалила:

— Не имею я никакого отношения к тому, что стряслось сегодняшней ночью.

Он лишь повернул голову и посмотрел на нее с откровенным недоверием.

— А вот Джуниор, по-моему, мне верит, — воскликнула она, пытаясь обороняться.

— Да он же ни черта не знает. Вы его обворожили. Стоило разок посмотреть в ваши голубенькие глазки — и все, пошел ко дну как топор. Он уже по шейку увяз в этой слащавой хреновине: «Ах, это дочка Селины!» Вспоминает, как тютюшкался тогда с вами, и готов снова заняться тем же — только совсем другим способом. И игрушечку для вас припас, только эта уж греметь не будет.

— До чего вы омерзительны.

— То-то млели небось, когда из-за вас мы чуть до рукопашной не дошли.

Она заскрежетала зубами.

— Насчет моих видов на Джуниора или его видов на меня вы вольны думать как вам заблагорассудится, но я не потерплю, чтобы вы считали меня ответственной за произошедшее этой ночью.

— А вы и впрямь ответственны. Вы побудили Пламмета пойти на такое.

— Совершенно ненамеренно. Пламмет вбил себе в голову, будто я и есть ответ на его молитвы: бог-де прислал меня, чтобы очистить Пурселл от грешников, от Минтонов, ото всех, кто связан с организацией тотализатора или выступает в поддержку этого предприятия.

— Он еще больший псих, чем я думал. Алекс стала растирать плечи и руки, словно от воспоминаний о Пламмете ей стало зябко.

— Да вы себе просто не представляете, что такое этот Пламмет. Бог гневается, утверждает он, оттого что я до сих пор не посадила всех вас под замок. Обвинил меня в том, что я якшаюсь с дьяволом, имея в виду вас.

Она не стала рассказывать ему, к каким сексуальным сравнениям прибег Пламмет. Рид остановил машину перед ее номером. Разбитая в щепы дверь по-прежнему была открыта нараспашку.

— Если не ошибаюсь, вы обещали починить дверь.

— Подоприте ее стулом. Ничего с вами до утра не случится. Незаглушенный двигатель работал на холостом ходу. В рации однообразно потрескивало, сообщений никаких не поступало. Весь этот шум действовал ей на нервы.

— Мне очень жаль Быстрого Шага, Рид. Я ведь знаю, как вы были к нему привязаны.

Он равнодушно пожал плечами, и его кожаная куртка скрипнула, коснувшись обивки кабины.

— Он был застрахован.

У Алекс вырвался возглас злости и муки. Он не принимал ее извинений. Не нужны ему ее печаль и сожаление — он и себе самому не разрешал подобных чувств. А ведь она своими глазами видела, как он терзался, прежде чем пустить коню пулю в лоб. С не меньшей болью он рассказывал о жалких похоронах своего отца.

Вот этого-то Рид и не мог простить ни себе, ни Алекс. Ослабив привычную бдительность, он несколько раз продемонстрировал ей, что и ему не чужды обычные человеческие чувства.

Алекс сжала кулаки, свела их вместе и протянула к нему. Сурово нахмурясь, он вопросительно посмотрел на нее.

— И что это значит?

— Наденьте на меня наручники, — сказала она. — Заберите меня. Арестуйте. Предъявите обвинение. Вы же говорите, я за это ответственна.

— Именно, — процедил он в новом приступе ярости. — Ангус был прав. Если б вы сюда не приехали и не стали лезть во все дыры, ничего бы не случилось.

— Я не желаю брать на себя вину за то, что произошло ночью. То был поступок психически неуравновешенного человека и его сбитых с толку сподвижников. Не мое расследование, так что-нибудь другое толкнуло бы их на то же самое. Я уже просила прощения за лошадь. Чего вы еще от меня хотите?

Он бросил на нее пронзительный взгляд. Она убрала руки с такой поспешностью, будто неосторожно поднесла их к пасти страшного зверя и лишь в самый неподходящий момент поняла это.

Она ощутила во рту поцелуй — с привкусом виски и табака. Как бы переживая все заново, она чувствовала, как кружит и шарит во рту его язык, как его пальцы крепко сжимают ей голову, а бедра тесно прижимаются к ее бедрам.

— Идите-ка лучше в дом, госпожа прокурор, — сказал он тихо и хрипло.

Он включил задний ход. Алекс послушно вышла из машины.

Алекс наугад потянулась к трезвонящему телефону. На пятом звонке она сняла трубку и сонно сказала:

— Алло?

— Мисс Гейтер? Я вас не разбудила? Если да, то простите, пожалуйста. — Алекс отвела падавшие на глаза пряди волос, облизала пересохшие губы, поморгала сонными глазами и с усилием села на кровати.

— Нет, я как раз, гм, кое-чем занималась. — Часы на тумбочке показывали десять часов. Она и не предполагала, что уже столько времени, но ведь и легла она почти на рассвете. — Простите, я что-то не узнаю…

— Это Сара-Джо Минтон.

Алекс, не сдержавшись, удивленно ахнула. Человек сто из ее знакомых могли бы сюда позвонить, но Сара-Джо в их число не входила.

— А вы… все в порядке?

— Я чувствую себя хорошо, но мне ужасно стыдно тех жутких слов, которые я вам вчера наговорила.