Губы плотно сжаты. Скулы затвердели.

Глаза сухие.

Тэнси молча ждал. Временами он обращал лицо к небу – прелестное лицо Зимней Хризантемы, измученное нашими приключениями. Небо? Что видел там Тэнси? Лично я видел тучи и только тучи. Ничего еще не кончено, понял я. Мы успели вовремя.

И не испытал никакого облегчения от этой мысли.

– Инспектор Куросава, – старший дознаватель остановил лошадь в трех шагах от инспектора. – Я вынужден обратиться к вам с вопросом.

Господин Сэки спешился. Ветер трепал его волосы, лицо хранило невозмутимость.

– Вернитесь в седло, – предложил инспектор. – Вам трудно стоять.

– Вы очень любезны. Но я не хотел бы вести разговор, возвышаясь над вами.

Куросава улыбнулся. Улыбка его казалась нарисованной.

– Моя любезность, Сэки-сан, ничто перед вашей. Спрашивайте, я буду честен с вами. Или нам лучше поговорить с глазу на глаз?

Старший дознаватель пожал плечами:

– Поздно. Сейчас это уже не имеет значения. Скажите, зачем вы взяли с собой нас, дознавателей? Уверен, вы хотели сохранить в тайне историю Фукугахамы и этого…

Он мотнул головой в сторону Тэнси. Должно быть, Сэки Осаму хотел сказать «этого человека», но передумал, отказывая Тэнси в человечности.

– Тайны Зимней Хризантемы? Чай, способствующий болтливости? Слежка за инспектором надзора? Это не те события, которые нуждаются в огласке. На вашем месте я бы взял с собой охрану из людей мэцукэ, всецело подчиняющихся вам. Поехали бы с ними, и дело с концом! Нет, вы берете с собой нас, рискуя секретами, учитывая возможность неподчинения… Зачем?

– Возможность неподчинения, – повторил инспектор. – Неужели?

Господин Сэки молчал. Ждал ответа.

– Хорошо, – инспектор стер улыбку с лица. – Я обещал вам честность, и я сдержу слово. Дело Тэнси, открытое вами в Акаяме, было связано с фуккацу. Был вынесен приговор, назначено наказание. Да, я приказал судье отменить приговор. Вынудил вас участвовать в освобождении приговоренного. Это будни, обычная история для такого, как я. Но фуккацу…

Он вскинул руки к небу:

– Будни буднями, но где-то там сидит на лотосе будда Амида. Делами фуккацу, как бы они ни были скрытны или неприятны, должна заниматься служба Карпа-и-Дракона. Так повелось со дня основания службы. Ваш господин – потомок святого Кэннё, эта должность передается по наследству. Вдруг будда разгневается, если я отстраню вас от дела, которое предписано вам изначально?

Руки Куросавы опустились:

– Я решил не рисковать. Вы осуждаете меня за робость?

– Я восхищаюсь вашей верой, – господин Сэки полез в седло. Ему действительно было трудно стоять, но он упрямился, пока не услышал главное, то, что хотел. – Ее силой, способной превозмочь здравый смысл. Благодарю, инспектор, теперь я доволен.

– Чем же, Сэки-сан?

– Вы сделали выбор за меня. Трудный выбор, не скрою. Если ваша вера так крепка, могу ли я уступить вам в этом? Что бы ни произошло сейчас, я требую, чтобы этого…

Жест в сторону Тэнси:

– …чтобы его потом передали мне. Я доставлю его в Акаяму, возьму под стражу, составлю отчет. Я не могу поступить иначе. Если я пойду на поводу у робости и здравого смысла, будда может разгневаться. Хуже того, разгневаюсь я. А когда я гневаюсь на самого себя, это страшнее грома и молний.

Я поймал на себе взгляд господина Сэки.

– Исполняйте ваш долг, инспектор, – старший дознаватель сдержал заплясавшую лошадь. – А я исполню свой. Я не буду вам мешать, надеюсь, вы отплатите мне тем же.

Инспектор вздохнул:

– Увы, нет. Я позволю вам забрать Тэнси и вернуть его в Акаяму. Сказать по правде, я все равно бы не смог отбить его у вас силой. Но в городе я сделаю все, чтобы не дать хода вашему отчету. Поверьте мне, Сэки-сан: даже доберись он до столицы, попади в руки главе вашей службы, это лишь прибавит хлопот по сокрытию дела. Теперь, когда я сказал вам правду, вы передумаете? Станете мешать мне?

– Нет, не стану. Долг – то, что надо исполнить. Достигнем мы желаемого результата, не достигнем – какая разница? «Не радуйся победе, – учат мудрецы, – не сожалей о поражении. Победа и поражение – обычное дело для воина.» Приступайте, инспектор. Вы позволите последний вопрос, самый незначительный?

– Разумеется, Сэки-сан.

– Каким образом вы собираетесь принудить бедную девушку к убийству этого… Вы знаете, о ком я. Пытками? Уговорами? Чистый интерес, инспектор, ничего личного.

– Вам известно, чего я хочу от Тошико?!

– Да.

– И вы полагаете, что я стану ее пытать?

– Почему нет? Пытки – лучшее средство пробудить в человеке желание умереть.

Инспектор смеялся долго. Булькал, хватался за живот. Я все ждал, что он опрокинется на спину, но кукла-неваляшка крепко держалась на ногах.

– Вы правы, – успокоившись, пропыхтел он. – Пытки превосходны в этом отношении. Но я лентяй, Сэки-сан. Я предпочту не делать лишнего, если цель уже достигнута.

– Цель? Достигнута?

– Эта девушка, Сэки-сан. Это очень умная, а главное, очень измученная девушка. Она сразу согласилась на мое предложение. Жалела, что не сделала это раньше. Единственное условие, которое она поставила – все должно произойти здесь, на кладбище, рядом с могилами ее семьи. Очень умная, очень измученная – и добавлю, очень преданная девушка. Я бы добавил – очень послушная, но учитывая ее бегство от Тэнси…

Инспектор вгляделся в лицо старшего дознавателя, желая понять: знает господин Сэки, о чем идет речь, или нет?

– Послушание, – произнес он, удовлетворившись осмотром. – Ладно, не будем злопамятны. Умная, измученная, преданная и послушная. Просто кладезь добродетелей!

– Господин изволит шутить.

Никто не удивился, когда деревенская девчонка перебила столичного инспектора. Я ждал, что Куросава накажет Тошико за дерзость, не дождался и проклял свою безмозглость. Наказание? Есть ли наказание больше, чем то, какое мы привезли этой несчастной?

– Я великая грешница, – продолжила Тошико. Она по-прежнему глядела на Тэнси, а тот – в небо. – Скопление пороков, вот кто я. Сколько ни смотрю я в свою душу, я не нахожу там любви, прощения, милосердия.

– Что же ты находишь? – спросил Тэнси.

Голос гейши был мужским.

– Тебе не понравится, – ответила Тошико. – О да, тебе не понравится найденное мной. Ты хотел сорвать цветок, а ухватил гадюку.

Я Тошико, дочь мельника Сабуро и его жены Аой.

Родители звали меня Ханако, но разве я дитя цветка? Цветы увяли и не распустятся вновь. Теперь я – катастрофа, случившаяся по вине человека. Так следовало бы назвать тебя, посланец небес. Но я не могу изменить твое имя. Поэтому я изменила свое, чтобы помнить о тебе днем и ночью, бодрствуя и во сне.