Обвинительная бригада зачитала фабулу, также добавив, что личность обвиняемого так и не удалось идентифицировать, как и происхождение его поддельного личника. На процесс также приглашены эксперты – душевник-криминалист и эксперт по теории всемирных сил. Присяжные вели себя беспорядочно, они постоянно выкрикивали что-то с места, даже не вскидывая кулаки. Обвинитель и Председатель всякий раз призывали их к порядку и грозились отстранить от слушания.

– У Обвинительной бригады более нет свидетельств или экспертных заключений, – закончил Глан Бонеэ.

– Хорошо, – кивнул Председатель. – Если ни у кого нет возражений, я объявляю Выборы присяжных.

Вверх взлетел кулак чиновницы с серебряным лацканом, которая сидела на Особой скамье ближе всех к возвышению с Обвинителем и Председателем.

– Возражения есть у Министерства общественного благополучия.

– Совести у вас нет! – заорал кто-то из присяжных, и Председатель неистово заколотил молотком.

– Озвучьте их, пожалуйста.

– Визой Министра общественного благополучия Конфедерации, согласованной на высшем уровне Министерством внутреннего порядка Конфедерации, мы просим передать условного Дитра Парцеса на врачебный процесс.

Бонеэ, которому было предписано придерживаться процессуального уложения, кисло выдавил:

– Обвинительная бригада просит предоставить аргументы.

Чиновница затараторила, читая заранее напечатанную речь, но присяжные все-таки поняли, в чем дело. Условный Дитр Парцес – не одержимый. Его случай представляет особый интерес для науки телесной и всемирной. Это косвенно подтвердили даже эксперты Обвинительной бригады, сказав, что термин «одержимость» в деле о разрушенной площади применим весьма условно, еще условней, чем имя «Дитр Парцес», настоящую личность которого даже не удалось установить. Чтобы выяснить, чем болен этот человек, почему его болезнь так опасна для окружающих, а также в целях предотвращения подобных случаев в будущем, Министерство общественного благополучия просит передать обвиняемого на врачебный процесс.

Возражения такого уровня не требовали согласия со стороны присяжных, и поэтому половина из неразделенного чувства справедливости, а другая – потому что они тащились в столицу зря, оторвавшись от работы, – разразились негодованиями. Они не утихали даже когда Председатель заорал под аккомпанемент своего молотка, что сейчас позовет приставов их всех разогнать. Пресса только подбрасывала хворосту в огонь – журналисты вскакивали со своих мест, не забывая, однако, выкидывать кулаки в воздух, и обращались с вопросами к чиновнице с серебристым лацканом, Глану Бонеэ и даже Дитру. Им никто не отвечал, и вопросы становились все более хамскими.

Конвоиры молча схватили Дитра под руки и поволокли прочь из зала обратно в камеру, пока на возвышении располагалась взявшаяся из ниоткуда шеф-глашатай. Последним, что Дитр услышал из зала, были ее всемирно усиленные слова:

– …а представителей прессы прошу остаться для дальнейших разъяснений, которые даст Обвинительная бригада. И настоятельно рекомендую не паниковать, а также не пытаться просочиться на врачебный процесс. Настоятельно!

На следующий же день Дитра вытащили из камеры фельдшеры, которым по виду скорее пристало служить в армии. Женщины, что приходила к нему в камеру, не было видно, пока Дитра не притащили в маленький круглый зал, полный чиновников из общественного благополучия и нескольких врачей. Эти не умели строго соблюдать процесс и поэтому постоянно гомонили, не слушая толком следователя, который тоже был здесь. Зато они умолкли, когда поднялась та самая женщина. Она была молода и темноволоса, короткие, вьющиеся мелким бесом волосы она собрала за ободок из проволоки, чтобы не мешали. Из-за этой странной прически ее и без того узкий и длинный лоб казался доминионской военной башней. Женщина кого-то напомнила Дитру, но он не помнил, в каком временном узоре и когда он ее видел.

Ввиду разнузданности процесса она даже не представилась, но все в зале, очевидно, и так были с ней знакомы.

– Вношу предложение переместить буйного одержимого в наш душевный приют. Мы изучаем редкие случаи, а этот пациент доказал, что может…

– У вас платная клиника! – выкрикнул кто-то из врачей.

– Вот-вот, – поддержала его чиновница, – и за чей счет планируете его содержать? Если люди узнают, что тот, кто разнес им кучу зданий на площади, еще и лечится на их налоги…

– Им займусь лично я и шеф, – ответила женщина в ободке. – Если хотите, внесем ценности из собственных карманов.

– Да! – крикнул кто-то. – Оплачивайте с гадом свои развлечения сами и за свои союзные!

Дитра коробило, что о нем говорят так, будто он даже менее разумен, чем служебное животное, но перспектива оказаться препарированным какими-то странными врачами была еще страшнее виселицы, от которой его эти врачи спасли.

– Ну что? – воскликнула женщина. – Кто за, кто против?

В зале забурчали.

– Ладно, кто против, кидайте кулаки.

Вверх взлетел единственный кулак следователя. Больше его никто не поддержал. Женщина ухмыльнулась своим тонкогубым жестким ртом.

– Ладно, забирайте его и тащите в приемный покой. Бумаги там не забудьте оформить, если надо – задним числом.

Все кружилось туманным калейдоскопом абсурда. Дитр видел себя будто со стороны – сначала во врачебном экипаже, а потом в палате. Воздух был спертым и влажным, с трудом проникая в легкие, а в больнице он оказался еще и наполнен странными запахами.

– Привязать его ремнями, шеф? – спросил женщину бородатый фельдшер.

– Не надо. Поставьте ему воды на тумбочку и отстаньте от него. Палату запереть.

Дитр, тяжело дыша, смотрел на белый потолок с больничной кровати, понимая, что проваливается в очередной ночной кошмар. Его окружали горелые головешки, они хрустели у него под ногами. Тут он увидел, что это не головешки, а сольпуги, раззявившие челюсти. Сольпуги поползли к нему, пища как младенцы. Они заползали на его ботинки и под брюки, он тонул в море сольпуг.

Вдруг твари начали таять, и вокруг Дитра все посветлело, обратившись серой и безопасной пустотой. С хмурого неба вместо грома донесся приятный стрекот – небо не издает таких звуков, но небо помогало ему. Сон исчезал. Дитр Парцес наконец-то мог спать спокойно.

Наутро в его палату набилось интернов во главе с женщиной. Женщина, казавшаяся Дитру до странности знакомой, предлагала ученикам по очереди ощупать его голову и пробиться через телесное в самую его суть. Дитр их не пускал, и у интернов ничего не получалось. Но женщина их не ругала.

– Ничего, – бодро сказала она. – Он очень крепкий, его возьмут только иглы. Давайте пойдем к зависимым, на них потренируетесь.

В палате были уборная, обеденный и письменный столы. На письменном столе лежала форма с инструкцией о том, как оставить заявку на обстановку или услуги. В палату можно было заказать себе печатную машинку и книги, по разрешению лечащего врача также выдавались мольберт и краски, музыкальный инструмент из перечня (играть на нем разрешалось только в определенное время), а также служебное животное для успокоения, если пациент не склонен к приступам ярости – сигнальная собачка, малый болотный кот, целый перечень птиц, жаба, ящерица, а за отдельную и весьма внушительную плату – водосвинка. Ванна полагалась лишь пациентам, не высказывающим намерения прервать свое телесное, остальным предлагались душевые.