одиозным. Моор уже предпринимал некоторые поездки, в которых он вел агитацию за мир в духе социалистического Интернационала, например, в марте 1917 г. он был в Италии, где он одновременно вел переговоры по заданию правительства Швейцарии[343]. Это при том, что пронемецкие настроения Моора были хорошо известны[344].

Кроме того, походя утверждают, что Моор не только использовал свои международные связи в интересах Германии и Австро-Венгрии (в чем не может быть никакого сомнения), но даже что он просто работал в качестве платного агента (доверенного лица) немецкой и австро-венгерской службы новостей. Это означает, что ему приписывается оплачиваемая работа в интересах империалистической Германии, предательство социализма, то есть неблагородные и эгоистические мотивы. Как пишет Борис Николаевский, это подводит нас к самому острому вопросу в истории того времени, а именно к вопросу о «подкупе большевиков немцами»[345].

Не имея здесь возможности принципиально рассматривать этот вопрос, нужно в отношении Карла Моора четко отделить друг от друга две проблемы. Во-первых, возникает вопрос, действительно ли Моор работал в интересах Германии, а если да, то по каким мотивам. Во-вторых, следовало бы выяснить, предал ли он тем самым свои социалистические и даже большевистские убеждения.

Нет никакого сомнения в его сотрудничестве с немцами во время Первой мировой войны. Об этом знали и швейцарцы, что ясно из уже цитированного опровержения члена Федерального совета Шультеса. Когда Густав Майер, историк немецкого рабочего движения, в мае 1917 г. прибыл в Стокгольм, чтобы с санкции ведущих представителей правительства Германии наблюдать за подготовкой и ходом социалистического конгресса и сообщать о нем, он делал это и как немецкий патриот, и как член социалистического Интернационала. Ему не надо было ни продаваться, ни изображать агента или предателя. Скорее, его поездка в Стокгольм была для него единственной возможностью поспособствовать установлению мира между всеми народами в соответствии с его политическими убеждениями. Карл Моор, которого он там встретил вместе с помощником немецкого военного атташе в Берне д-ром Вальтером Нассе, находился в принципе в той же ситуации. У него тоже было сильное немецкое национальное чувство, как, впрочем, и сильные симпатии к Австрии, и он пытался привести это в соответствие со своими решительными социалистическими убеждениями.

Так как не имеется сообщений Моора из Стокгольма немецким властям, то представляется очень познавательным обзор соответствующих связей Моора с представителями австро-венгерской миссии в Берне. И в том и в другом случае связь поддерживалась через военных атташе, в германском случае через упомянутого Нассе, в австро-венгерском – через барона Хеннета, прикомандированного к военному атташе полковнику фон Айнему (von Einem). При этом можно с уверенностью предположить, что решающую роль в этом сыграли его родственные отношения с офицерами и дипломатами обеих стран. Во всяком случае, кажется, для Карла Моора, как и для Густава Майера и для многих других социал-демократов начало русской революции и решение Международного социалистического бюро о созыве Стокгольмской конференции означало наступление подходящего момента для установления всеобщего мира между народами, сохраняющего существование Германии и Дунайской монархии, путем переговоров. Все, к чему стремился Моор, – проведение переговоров с австрийскими и венгерскими социалистами и информирование миссии в Берне о ходе переговоров в Стокгольме[346]. Его августовский промежуточный отчет об обстановке в Стокгольме[347] однозначно показывает необоснованность упреков, будто бы Моор был платным агентом. Скорее, этот отчет проясняет его четкую политическую концепцию, с помощью которой он надеялся убедить венские государственные инстанции. Сравнение с сообщениями, которые привез из Стокгольма и предъявил в Берлине Густав Майер (он опубликовал их in extenso в своих воспоминаниях[348]), показывает совпадение в политических позициях и в поведении обоих лиц.

Отчет Моора демонстрирует его стремление усилить в ходе многочисленных бесед в Стокгольме с социалистами различных стран слабые по сравнению с преобладающими симпатиями к Антанте симпатии к Германии. Он подчеркивал, что ввиду сопротивления Антанты и США, а также радикальных Циммервальдских левых социалистов, поддерживающих Ленина, у него есть очень большие сомнения в том, что конгресс вообще состоится, – скептическое суждение, полностью совпадающее с мнением Густава Майера и в точности предсказавшее развитие событий. Интересны суждения Моора о большевиках, высказанные в его отчете:

«Осталось еще сказать о русских большевиках как о противниках проведения Конгресса. Они из всех русских партийных направлений являются партией, наиболее энергично выступающей за мир. Но они хотят мира путем революционного восстания народов. Они хотят заключать мир только с демократическим правительством. Тем не менее их пропаганда в России и вся их партийная деятельность таковы, что способствуют миру и вынуждают руководящие круги избрать в интересах самосохранения скорейший мир».

«Правда, с одной стороны нас достаточно грубым образом предостерегают, что от подобных дискуссий нечего ждать и что все надежды на мир надо связывать только с «революционным восстанием народов». И хотя в соответствии с моим темпераментом эта перспектива для меня лично не имеет ничего отталкивающего, но мой опыт, мое знание обстоятельств и условий в различных странах, мой взгляд, обострившийся в долгие десятилетия, полные политических и социальных изменений, говорят о реальном положении дел: ни в Центральной, ни в Западной, ни в Южной Европе – нигде я не вижу революционного восстания народов. И я не верю, что оно может произойти до заключения мира, а что произойдет после войны – другой вопрос. Но для достижения мира это не важно…»

В этой оценке целей большевиков бросаются в глаза их объективное изображение и тот факт, что Моор, очевидно, ожидал дальнейших революционных событий на востоке Европы, то есть в России[349]. Это одновременно дает ответ на второй вопрос – на вопрос, предал ли Моор своим поведением в Стокгольме свои социалистические убеждения. Густав Майер считает, что большевики испытывали глубокое недоверие к Моору, и ссылается при этом на письмо Ленина, написанное из Финляндии в Заграничное бюро ЦК РСДРП 17 (30) августа 1917 г.[350] В этом письме в пункте (4) Ленин пишет: «Кстати. Не помню кто-то передавал, кажись, что в Стокгольме после Гримма и независимо от него появился Моор. Что подлец Гримм, как «центровик»-каутскианец оказался способен на подлое сближение со «своим» министром, меня не удивляет: кто не рвет с социал-шовинистами решительно, тот всегда рискует попасть в это подлое положение. Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? Что у него никогда и не было, и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-шовинистами? Если правда, что Моор в Стокгольме, и если Вы знакомы с