— Да он же просто чужую музыку ворует! — говорили Луке знакомые музыканты, не желавшие с этим Вуком даже разговаривать. — Если к тебе подойдет, ты сразу его ко всем чертям посылай.

Но Вуку удалось-таки однажды загнать Луку в угол — как-то вечерком, в таверне — и рассказать ему о музыкальной школе, недавно созданной в столице. Стремясь заработать популярность среди жителей страны, руководство этой школы при поддержке правительства основало некую программу, согласно которой любой традиционный музыкант из провинции мог получить небольшое денежное вознаграждение, если согласится записать на грампластинку какую-то свою песню. Вук сказал, что Лука, на его взгляд, мог бы стать отличным исполнителем народных песен Саробора. Он хотел бы представить Луку и его очаровательную юную спутницу школьному совету, хотя это и было бы неким нарушением традиции, согласно которой женщины обычно на гуслях не играют.

В начале весны Лука впервые услышал по радио собственную песню. Это событие, подкрепленное горячими речами Вука, вновь пробудило в его душе мечты о славе певца и композитора. Однако он так и не придумал, как сделать возможным их с Аманой окончательный переезд в столицу и чем оправдать его. Решение пришло неожиданно, примерно неделю спустя. Лука получил письмо от своей младшей сестры, которая писала, что недавно вышла замуж за сына владельца автомобильного завода в Берлине. Она также весьма мягко и осторожно сообщила, что мать их умерла, а отец чувствует себя очень одиноким и беспомощным. Собственно, сестра намекала, что ему надо бы вернуться в Галину, поскольку никого больше из их семьи в живых не осталось. Самый старший брат умер прошлой зимой от пневмонии, двое из тех четверых, что пошли служить в кайзеровскую армию, погибли уже давно, еще один был убит в драке из-за женщины на пороге таверны, находившейся неподалеку от их деревни. О последнем, пятом брате никто ничего не знал, но люди говорили, что много лет назад он влюбился в цыганку и уехал вместе с нею во Францию. Сестра писала, что отец находится на пороге смерти и теперь только ему, Луке, решать, захочет ли он возглавить семью, сохранить славную фамилию и продолжить род, постаравшись забыть ужасный случай с быком и все то, что так омрачало его жизнь в юные годы. «Хорошо бы ты вернулся с женой, — не преминула заметить сестра. — С женщиной доброго нрава, которая родит тебе много-много детишек».

Лука, все эти годы старавшийся отрешиться от своего прошлого, вдруг обнаружил, что только и думает о возможности вернуться в Галину, хотя бы по чисто стратегическим причинам. Он прекрасно понимал, что отец стар, разбит горем и долго не проживет. Даже если Лука и вернется, все равно никакой любви или привязанности между ними не возникнет. Впрочем, ему требовалось вовсе не это, а наследство, которое, сложись их жизнь иначе, было бы разделено между шестью братьями, но теперь достанется ему одному.

Он рассуждал, что сейчас вполне можно пожертвовать двумя-тремя годами, потихоньку совершенствовать в Галине свое песенное искусство и дожидаться, пока старик помрет. Зато потом Луке удастся полностью обеспечить свое будущее за счет немалого имущества и сбережений Корчула, который причинил ему столько горя. Возможность воспользоваться отцовским богатством и ее реальность сводили Луку с ума.

Несколько дней он провел в одиночестве, ни с кем даже не разговаривая. Потом вдруг вскочил среди ночи, бросился к дому Аманы, взобрался по решетке для винограда в ее комнату и предложил ей свою руку и сердце.

— Я знала, конечно, что ты немного сумасшедший, — сказала она, садясь в постели. — Но как-то не думала, что такой дурак.

Тогда он объяснил ей все. Рассказал о богатстве отца, о том, что с распростертыми объятиями будет принят на столичном радио, где вроде бы только и ждут его песен. Лука пообещал ей, что они непременно споют их вместе, потому что он не представляет себе, как сможет дальше жить без нее.

Под конец Лука сказал:

— Амана, все эти годы мы были добрыми друзьями. — Он стоял на коленях возле ее постели, но тут рывком поднялся и присел на покрывало с нею рядом. — Все равно ведь отец заставит тебя раньше или позже выйти замуж. Так, может, пусть лучше твоим мужем стану я, а не какой-то чужак, который непременно возьмет тебя силой? Обещаю не прикасаться к тебе. Я буду просто любить тебя до самой смерти так же, как обожаю теперь. Ни один другой мужчина, который войдет в эту комнату и попросит твоей руки, такого обещания никогда не даст, отлично понимая, что не сможет сдержать его.

Он впервые вслух упомянул о неких своих интимных проблемах, и Амана, давно уже обо всем догадавшаяся, протянула руку и ласково погладила его по щеке.

Они стали планировать свою свадьбу. Амана согласилась некоторое время практически не выходить из дома, дабы ничем себя не скомпрометировать. Лука, напротив, прервал свое затворничество и целых два месяца вел вполне светский образ жизни. Он каждый вечер появлялся у Аманы в доме, ел и пил в обществе Хасана Эфенди, вместе с ним курил наргиле[4]и слушал музыку, а порой и сам играл чуть ли не до рассвета. Хасан Эфенди быстро понял, что дело идет к свадьбе, и решил, что лучше получить в качестве зятя предприимчивого мясника, чем позволить своей упрямой дочери навек остаться девственницей. Он проявил должное терпение. Теперь Лука мог сколько угодно обхаживать свою невесту и будущего тестя. С точки зрения общественности, все это выглядело вполне благопристойно.

Если бы Лука немного лучше разбирался в людях, знал бы, что Хасан Эфенди еще полтора месяца назад разорился, то сразу попросил бы руки Аманы, и тогда эта история могла бы иметь совсем другой конец. Но Лука все тянул время, светски расшаркиваясь перед будущим тестем. Пока они с Хасаном Эфенди бренчали на музыкальных инструментах, сидя у него на балконе, и с упоением слушали философские высказывания друг друга, Амана оказалась совершенно заброшенной. Ей пришлось в полном одиночестве ждать, когда же будет назначена свадьба. Она, предоставленная сама себе, предвкушала будущую семейную жизнь с Лукой, скорый переезд в столицу и стала задумываться о том, что теперь, пожалуй, ее непорочность, о которой Амана не забывала напомнить всем при каждом удобном случае, не подлежит сомнению и девичья честь в полной безопасности. Значит, результат достигнут? Ей больше не нужно бояться — а она всю жизнь именно этого и страшилась, — что в доме появится неотесанный мужлан с авторитарными замашками? Можно больше не пугаться ни первой брачной ночи, ни тоскливой жизни замужней женщины, ни бесконечных родов и сопливых детей? Да, это было именно так. Стоило ей принять единственное решение — и все эти страхи исчезли. Будущее расстилалось перед нею, как чистое полотно. Сперва Амана обрадовалась, потом все же задумалась о том, как длинна жизнь и насколько тот путь, который она ранее себе представляла, может быть связан с перечисленными выше страхами и конфликтами, спровоцированными этими ужасами. Ей пришло в голову, что та борьба, которую она намерена вести, ни в коей мере не может сравниться с той великой битвой, во имя которой она так долго закаляла свою душу. Если она откажется от своих былых устремлений, то вместе с этим утратит и возможность передумать. Амане вдруг показалось, что с исчезновением подобной возможности закончится и вся ее жизнь.