— Да! — воскликнула она. — Даже если они не спят, они двигаются так, будто борются со сном или стараются убежать от него.

— Но только не ты, — подхватил он. — Ты тогда заблудилась, но все равно шла так, словно на небе вовсю светит солнце.

Это были как раз те слова, которые только и могли поколебать ее оборону; таким наблюдением она не могла бы поделиться ни с кем, даже с равви. Тот, возможно, похвалил бы ее за наблюдательность, но не смог бы прочувствовать всю правду этого замечания или оценить его с проницательностью стороннего наблюдателя.

Джинн пристально изучал ее лицо, ожидая реакции.

— Пожалуйста, — взмолился он. — Я ведь просто хочу поговорить. Тебе не будет от этого никакого вреда. Клянусь.

Благоразумие гнало ее прочь от него, обратно в пансион. Но она чувствовала дыхание холода на своем лице, а руки и ноги уже начинали ныть. Она подняла глаза на свое окно, и внезапно мысль о том, что ей придется провести остаток ночи в комнате за шитьем, показалась совершенно невыносимой.

— Ты обещаешь, что больше никогда и никому не расскажешь обо мне?

— Обещаю. — Он поднял бровь. — А ты? Ты тоже обещаешь?

Что ей оставалось делать? До сих пор он играл честно. Так же поступит и она.

— Да. Обещаю. Но нам надо уйти отсюда. Куда-нибудь, где нас никто не увидит и не услышит.

Он улыбнулся, довольный своим успехом.

— Хорошо. Место, где нас никто не увидит. — Он подумал и вдруг спросил: — Ты когда-нибудь была в аквариуме?

* * *

— Потрясающе, — прошептала она полчаса спустя.

Они стояли в главной галерее перед аквариумом с мелкими акулами. Вытянутые элегантные силуэты медленно двигались в темной воде, а широко открытые глаза пристально наблюдали за всеми движениями посетителей.

А Джинн наблюдал за женщиной, переходящей от аквариума к аквариуму. По дороге в Бэттери-парк она шла рядом, и он все время чувствовал ее настороженность, а потом и явное осуждение, когда он ломал замок на дверях (охранника на этот раз на месте не оказалось: он либо замерз, либо ему просто надоело нести бессмысленную вахту). Внешне Голем была вполне приятной, но отнюдь не соблазнительной. Будь она человеком, он не обернулся бы ей вслед, встретив на улице.

— Я ведь пересекала океан, — сказала женщина, — но даже не представляла, что внизу подо мной плавают такие существа.

— А я никогда не видел океана, только залив, — отозвался Джинн. — Какой он?

— Огромный. Холодный. И тянется бесконечно во все стороны. Если бы я не знала, что это не так, я бы подумала, что весь мир — это один океан.

Он вздрогнул, представив себе такую картину:

— Это ужасно.

— Нет, океан прекрасен, — возразила она. — Он все время меняется.

Между ними то и дело повисало напряженное молчание. Странно, что теперь, когда она согласилась поговорить с ним, он не знал, что с этим делать.

— Я ожила в океане, — снова заговорила женщина и замолчала, словно прислушиваясь к эху своих слов.

— Ожила, — повторил он.

— Да, в трюме парохода. Меня оживил человек. Он был моим хозяином, но недолго. Совсем недолго. — Ей словно приходилось силой выталкивать из себя каждое слово. — Он скоро умер.

— Это ты его убила?

— Нет! — Она смотрела на него почти с ужасом. — Конечно нет! Он был болен! Я бы никогда ничего подобного не сделала!

— Не хотел тебя обидеть, — поспешно сказал он. — Просто ты назвала его «хозяином», и я решил, что он силой заставлял тебя служить себе.

— Нет, все было не так.

Они опять помолчали, наблюдая за акулами; те, в свою очередь, наблюдали за ними.

— У меня тоже был хозяин, — заговорил Джинн. — Колдун. Я бы с радостью убил его. — Он нахмурился. — Вернее, я надеюсь, что действительно убил его. Но я ничего не помню.

И он рассказал ей все: о своей жизни в пустыне, о потере памяти, о пленении и последовавшем освобождении — неполном, потому что железный браслет все еще приковывал его к человеческому облику.

Женщина слушала, и ее лицо становилось мягче.

— Какой ужас, — сказала она наконец.

— Я не для того все это рассказал, чтобы ты меня жалела, — сердито огрызнулся он. — Я просто хочу, чтобы ты перестала шарахаться от меня, как перепуганный ребенок.

— Если я и кажусь тебе слишком пугливой, так у меня есть на это причины, — возразила она. — Я должна соблюдать осторожность.

— А как же та ночь, когда мы встретились? Если тебе надо соблюдать осторожность, как ты умудрилась заблудиться?

— Я была не в себе тогда, — пробормотала она. — Той ночью умер равви.

— Понятно. — Кажется, он немного смутился. — А кто это?

— Хороший человек. Мой покровитель. Он заботился обо мне, после того как умер хозяин.

— Что-то не везет тебе с хозяевами и покровителями.

Она вздрогнула от обиды:

— Мой хозяин болел, а покровитель был совсем стар.

— А сама ты совсем беспомощная и не можешь без них обойтись?

— Ты не понимаешь, — сокрушенно сказала она и обхватила себя руками.

— А ты объясни мне.

Женщина пристально взглянула на него:

— Нет, пока не могу. Я тебе еще не доверяю.

— Ну что еще мне тебе рассказать, чтобы ты поверила? — нетерпеливо воскликнул он.

— Расскажи, что ты делаешь по ночам, пока люди спят.

— Вот это и делаю. — Он обвел рукой вокруг себя. — Гуляю по городу, хожу куда хочу.

В ее глазах вспыхнула нескрываемая зависть.

— Как это прекрасно! — вздохнула она.

— Ты говоришь так, будто что-то мешает тебе делать то же самое.

— Конечно мешает! Как я могу гулять одна по ночам? На меня тут же обратят внимание. В ту ночь, когда мы встретились, я один-единственный раз вышла ночью одна.

— То есть ты все ночи проводишь дома? И что ты делаешь?

Она неловко пожала плечами:

— Шью, наблюдаю за прохожими в окно.

— Но тебе-то уж точно ничего не грозит на улице!

— А если кто-нибудь захочет оскорбить меня или ограбить? И если я оттолкну этого человека, а он почувствует мою силу? Или, еще хуже, я что-нибудь ему сломаю? Пойдут разговоры, и что потом? Меня будут искать и в конце концов найдут. Могут пострадать невинные люди.

Все эти страхи очень напоминали ему те, что высказывал Арбели. И все-таки почему она так легко сдается? Почему добровольно отказывается от свободы, за которую он борется? Она вызывала в нем жалость и презрение одновременно.