У меня он случайно был. Банка досталась мне много лет назад — сразу после того, как мама умерла от плесени. Я вынул ее из чемодана и вручил апокрифику. Тот взял с благодарностью и принялся есть джем грязными пальцами, самым неприятным образом. Я в смятении наблюдал, как он за считаные минуты пожрал то, чего мне бы хватило минимум на полгода. Не говоря ни слова, я стоял, пока апокрифик не выскреб банку дочиста и не облизал пальцы — теперь они стали намного чище.

— Хорошо, — с удовлетворением заметил он, возвращая пустую банку. — Первый вопрос?

Я на секунду задумался. Его полууничтоженный код занимал меня, но были вопросы и поважнее.

— Почему вы апокрифик?

— Вообще-то я историк. Главная контора считала, что изучать общество удобнее невидимкам, а потому меня официально игнорировали. Это длится уже какое-то время, и у меня, наверное, помрачился бы рассудок. Но во время одного из бесчисленных скачков назад историю отменили, и вот я здесь — сапожник в мире, где больше нет ног.

— А почему отменили историю?

— Логическое следствие Дефактирования, — вздохнул он, — там, где поклоняются Стабильности, нет нужды в истории. В конце концов, эта неделя ничем принципиально не отличается от прошлой, или будущей, или от той, которая была на моей памяти тридцать семь лет назад. Хотя подождите, на той неделе я женился. Нет, на предыдущей.

— Тридцать семь лет назад меня еще не было, так что для меня различия существенны.

— Как звали вашего деда?

— Эдди, как и меня.

— А какой у него был код?

— Такой же, как у меня. Я вижу, куда вы клоните. Но мой дед не был мной.

— Но мог бы быть. Во всеобщем порядке вещей нет ощутимой разницы. Для Коллектива уж точно нет, а тем более для Главной конторы.

Я поразмыслил над его словами. Мой дед пользовался той же мебелью, что и я, жил в том же доме. Вероятно, он знал те же факты и имел те же жизненные устремления. Он и выглядел как я. Разница лишь в том, что он видел меньше красного. Я сообщил этот последний факт историку.

— Стабильность при внутреннем круговороте. Но помните, что цвет не имеет цвета. Вы не подлинно красный — всего лишь неустойчивое человеческое существо, проходящее спиральным путем по жизни: часть Хроматического круга.

Он говорил правду. Принцип движения по кругу был зафиксирован и обоснован в сочинениях Мэнселла.

— «Сегодня ты серый, а завтра пурпурный, — процитировал я, — сегодня ты желтый, а завтра лазурный».

— Как просто. Не случайно ведь серых больше чем в пяти поколениях нигде нет.

— Теоретически, — сказал я.

Некоторым семействам удавалось превращать круг в овал и сохранять яркость цвета дольше, чем остальным: Марена, де Мальва, Кобальтам, Лютикам. Малое количество серых семейств был главной причиной нехватки рабочей силы — оно и еще недостаток почтовых кодов.

Апокрифик пожал плечами.

— Все это существует лишь пятьсот лет и требует кое-какой доработки. Второй вопрос?

— Что случилось с Робином Охристым?

Он пристально посмотрел на меня.

— Осторожнее, — заметил он, — информация может освобождать, но также и делать пленником. Охристый действовал на грани правил и привлек к себе внимание.

— Вы хотите сказать, его убили?

— Они не считали это убийством. Но даже если так, все произошло самым приятным для него образом. Сам я никогда не употреблял зеленого — но, насколько понимаю, если уж вам суждено уйти, то Зеленая комната будет крайне приятным для этого средством.

— Кто убил его?

Апокрифик покачал головой и глубоко вздохнул.

— Я проклинаю себя. У него были вопросы, я направил его на путь истины. Но желать ответов в мире, где их прямо предписано скрывать, — значит идти на риск. Я так понимаю, Зейн тоже умер?

— Вчера, в Гранате. Плесень.

— Как он и ожидал… Последний вопрос?

— Тачки делаются из бронзы?

Он поднял брови.

— Это точно ваш последний вопрос? — Я пожал плечами. — Послушайте, может, вы плохо представляете себе это, но я был историком. Я помню времена, когда люди предпочитали «форды» с боковым расположением клапанов, а экземпляры модели «Т» стояли в музеях. Я видел, как наступали рододендроны и отступало знание. У меня в голове больше информации, чем вы сможете забыть за двенадцать жизней. И вы спрашиваете меня, делаются ли тачки из бронзы?

— Этот вопрос беспокоит меня с сегодняшнего утра.

Он склонил голову и поглядел на меня.

— Тачки не делаются из бронзы.

— Тогда почему я упал на тачку прошлой ночью, когда шел по дороге? Перпетулит освобождает путь от всех предметов — кроме бронзовых, насколько я могу видеть.

— Осторожнее с этими опасными рассуждениями, — напомнил он после паузы. — Коллектив ненавидит тех, кто пытается вставлять квадратные затычки в круглые отверстия.

— Если только отверстия не должны быть квадратными, — я сам удивился своим стройным рассуждениям, — и в этом случае круглые затычки не нужны, а если есть только одно круглое отверстие, тогда квадратные затычки, ну, допустим…

— Позор, — сказал историк, — а так стройно рассуждали!.. Не высовывайтесь, Эдвард. Те, кто видит слишком хорошо, могут скоро перестать видеть вообще.

Я не очень-то понял его, да он, наверное, на это и не рассчитывал.

— Все, вопросы закончились. Теперь бонус — вкусная история: Салли Гуммигут использует Томмо для плотских утех.

— Это… многое объясняет.

— Действительно. Принадлежность к невидимой части спектра обрекает на одиночество, зато к тебе стекаются все важные слухи. А теперь мудрость. Первое: время, потраченное на расследование, никогда не бывает потрачено впустую. Второе: почти все можно улучшить добавлением бекона. И последнее: в мире нет ни одной проблемы, которая не решается благодаря горячей ванне и чашке чая.

— Хорошая мудрость.

— Хороший был джем. А джем — это знание. Вы идете этим вечером на собрание хромогенции?

— Да, но лишь как помощник, говорить мне вряд ли дадут.

— Я прихожу почти всегда. Это вправду забавно, а еда там обычно хорошая.

— Значит, увидимся.

— Нет. Я же апокрифик, не забыли?

3.6.23.05.058: Сотрудники Национальной службы цвета освобождаются от ежедневной полезной работы.

Я сидел, поджав ноги, на диване у окна и смотрел на вечерний дождь — ливень необычайной силы; вдалеке слышались раскаты грома. Водосточные желоба заполнились, потом переполнились, и стекавшая вниз струйка воды превратилась в бурный поток.