Наконец, решаем: отсиживаться в кустах — последнее дело, наше место — в Москве, рядом с товарищами. В самолете, по договоренности с экипажем, поочередно запираемся в туалете и сжигаем записные книжки (начитались про шпионов, понимаешь). В глазах окружающих — сочувствие.

А потом вдруг приходит понимание: если путч (ярлык придумал я) всерьез, то граница закрыта, в Союз нас не пустят, и будет еще время, чтобы принять осмысленное решение. А если в Союз нас пустят, то путч — опереточный, дольше нескольких дней канитель не протянется, и чего тогда особенно бояться.

В Союз влетели, к Шереметьево-2 подлетели, всматриваемся изо всех глаз и… ничего необычного не видим. Ни машин, ни танков — ничего настораживающего.

Погранконтроль проходим обычным порядком (если честно — не совсем обычным: шли-то через VIP-зал. А как же, новая номенклатура демократической закваски).

Первые, кого мы видим на родной земле, — наши жены, Юля Савостьянова и Мила Музыкантская. Как предполагает обстановка — вполне зареванные. Тут же — мой друг, а теперь полноправный гражданин США Герман Рылов, наши водители, в том числе — мой, Виктор Пряхин (я ведь уже сказал — новая номенклатура).

Первый вопрос: работает ли телефон в машине? Все телефоны работают, никто никому не мешает. Это успокаивает — путч и в самом деле опереточный. Дети с моими родителями едут с дачи домой. Это тоже успокаивает — можно все взвалить на умного и надежного Германа.

Садимся в машины и едем в Москву. Уже около 11 утра, движение оживленное. Но тут следует сделать оговорку. Машин тогда в Москве было раз в 6–7 меньше, чем сейчас. Поэтому хотя военная техника и создает определенные проблемы, пробок не видно. По дороге узнаем новости. Мэра Москвы Попова в Москве нет — отдыхает в Киргизии. На хозяйстве в Москве — Лужков. У Белого Дома на Краснопресненской набережной (резиденции Президента РСФСР и Верховного Совета РСФСР) собираются десятки тысяч москвичей для защиты своей власти. Факт изоляции заговорщиками законного президента СССР Михаила Горбачёва подтверждается, что еще больше ухудшает их (путчистов) положение.

Позвонил Александру Николаевичу Яковлеву. Оказывается, они сидят с Шеварднадзе в гостинице «Минск» (странно: у Яковлева есть кабинет на Тверской) и обсуждают сложившуюся ситуацию. А мы как раз проезжали мимо. Оставив Музыкантского в машине, заскочил к ним. Узнал, хотя и с определенными оговорками, главное: Горбачёв в этой затее не участвует, может быть, даже осуждает ее. Это определяет правовую сторону дела: действия ГКЧП абсолютно незаконны, это уголовные преступники, узурпаторы, банда заговорщиков.

Приехали на работу, в Красный дом Моссовета и мэрии Москвы. Зашел к Лужкову вырабатывать тактику действий. Потом ее надо согласовать с Белым Домом, чтобы действовать в унисон.

Главные соображения:

Ни в коем случае не провоцировать войска на применение силы. Наоборот, обеспечивать им безопасность, питание (по возможности — горячее), вести разъяснительную работу. Этим должны заниматься депутаты, активисты «Демократической России», все желающие москвичи, ну и, конечно, работники продовольственных служб города во главе с Владимиром Карнауховым;

Использовать все имеющиеся контакты с руководителями силовых структур для изоляции ГКЧП, недопущения силовых акций, постепенного перетягивания этих руководителей на свою сторону;

Использовать все имеющиеся возможности для международной изоляции гэкачепистов, разъясняя ситуацию работникам диппредстави-тельств и зарубежной прессы;

Для поддержания духа защитников демократии организовать строительство баррикад с привлечением возможностей городского строительного комплекса (Владимир Ресин) и столичного общественного транспорта (Алексей Пешков);

Как можно активнее выводить народ на улицу, оказывая нарастающее политическое давление на ГКЧП.

В разгар совещания в кабинет Лужкова вошел дежурный и сказал, что к зданию подошла танковая колонна, ее командир добивается встречи с Лужковым. Вошедший генерал-майор ВДВ представился: «Генерал-майор Зимин»[125] — и доложил, что колонна прибыла на охрану Моссовета.

— А ты мне тут на х… не нужен со своей охраной, — заявил ему Лужков, — в Москве и так полный порядок. Так что разворачивайтесь и у…те отсюда.

— Есть — ответил генерал, взял под козырек, развернулся и… ушел «исполнять приказание».

Через несколько минут ушла и колонна танков. Этот эпизод хорошо характеризует общий раздрай, непонимание ситуации, неопределенность целей и стремление подстраховаться на всякий случай, не проявляя излишнего рвения, столь характерные для всех тех, кто был вовлечен в авантюру ГКЧП помимо собственной воли.

Перелом в настроениях случился, когда с одного из танков, подошедших к Белому Дому, выступил Ельцин, объявивший путчистов вне закона и призвавший к сопротивлению действиям ГКЧП и защите законной власти. Ельцин со своим окружением (Бурбулис, Хасбулатов, Шахрай, Скоков и другие) играл главную роль в сопротивлении ГКЧП. Они регулярно выпускали указы и другие документы, дискредитирующие решения ГКЧП, но главное — позволявшие удерживать в своих руках информационную инициативу и сообщать всем и вся, что ГКЧП не победил. Каждый новый текст, каждое новое выступление Ельцина и его команды вселяли уверенность и оптимизм — в сторонников, сомнения и неуверенность — в колеблющихся и врагов. Президент России был и душой, и центром, и символом воли россиян, символом сопротивления наглому мятежу.

Нам в Красном доме выпали задачи менее масштабные, но все-таки немаловажные: город должен нормально жить и работать. Характерной чертой Моссовета (так по традиции москвичи чаще называли Красный дом) был нервический ажиотаж набежавших туда сотен депутатов (в Моссовете того времени было около 450 депутатов), активистов демократического движения и просто тянувшихся сюда москвичей. Кто-то постоянно прибегал с сообщениями о новых армейских колоннах (иногда реальных, а чаще вымышленных). Кто-то предлагал новые заявления или митинги. В общем, параллельно существовали рутинная работа и предчувствие гражданской войны.

Вместе с депутатом Моссовета Александром Соколовым набросали схему размещения баррикад, создание которых обеспечили строительными блоками, автобусами и троллейбусами.

Вечером с Шахновским поехали в аэропорт «Домодедово» встречать прилетавшего из Фрунзе[126] Попова и потом вместе отправились в Белый Дом. По дороге еще раз обратили внимание на отсутствие каких-либо режимных мер, вроде бы обязательных при чрезвычайном положении. И снова, теперь уже вместе с Поповым, обсуждали, как же это все неумело. Но понимали и то, что в своем неумении организаторы могут совсем потерять голову и пойти на кровопролитие, которое неизбежно кончится их провалом, но горюшка много может принести.

Высказал опасение: если гкчписты догадаются организовать по партийной линии митинги в поддержку своих действий — пусть силком, пусть по разнарядке, — они смогут вывести на улицы немало людей. И это позволит им если не перехватить политическую инициативу, то, во всяком случае, значительно укрепить дух привлеченных военнослужащих и обеспечить некоторую моральную поддержку возможных силовых акций. Попов со злым сарказмом сказал, что если бы они могли работать с людьми и не бояться «улицы», у них был бы «свой» президент РСФСР, и они до сих пор имели бы большинство в Советах.

Собравшиеся у Белого Дома люди