зверинца, и, соответственно, рассказывать зоологические тайны пришлось учительнице – она же классный руководитель, – не особенно разбирающейся в фауне. Ей помогало то, что она читала быстрее учеников и успевала ознакомиться с информацией на табличках, сопровождавших каждую клетку, раньше детей. Аркадий уже не помнил, но, кажется, однокашники понимали затруднение педагога и отлично видели, как она пытается выкручиваться из щекотливой ситуации, однако не судили ее строго, делая вид, что принимают «информированность» классной руководительницы за чистую монету.

К тому же им было чем заняться. Дети изучали соседей по Земле. Интересно было всем. Может быть, потому, что именно тогда идеи Greenpeace и WWF стали проникать на постсоветское пространство и вызывали неподдельный интерес. Школьники могли ознакомиться с ними даже быстрее взрослых, так как почти все собирали почтовые марки, а многие из них были отмечены логотипами экологических организаций. Но одно дело – читать о братьях наших меньших в «Юном натуралисте» или смотреть в телепрограмме «В мире животных» и совсем другое – видеть в нескольких метрах перед собой. Конечно, несчастные животные из Московского зоопарка не шли ни в какое сравнение с лощеными собратьями из заповедников африканской саванны или с их изображениями на марках бывших колоний. Но советские дети были не требовательны и готовы созерцать часами, несмотря на промозглый, хотя и солнечный февраль. Чем, собственно, они с упоением и занимались.

А также предавались другому увлекательному занятию – выстраиванию взаимоотношений со сверстниками. Экскурсия была лучшим инструментом для этого и выполняла такую же функцию, что и team building в современном менеджменте. Во время «коллективного похода», как тогда выражались, можно было, абстрагировавшись от классного пространства, получше присмотреться друг к другу и узнать, кто из себя что представляет, обменяться первыми ребяческими сплетнями, дать прорасти еще неокрепшей детской любви. Вспомнив об этом, сорокалетний Аркадий лишний раз убедился в том, что его предположение о разнице между детьми из восьмидесятых и теми, которых он видел сейчас перед собой в аквариуме, является верным: для его сверстников ценность человеческого общения была безусловна, представители же современного детства не спешили покидать персональные коконы с запрятанными глубоко внутри личностями. Казалось, что каждый выход из собственного внутреннего пространства равнозначен для них выходу в открытый космос. Кузнецов почти физически ощущал, насколько комфортно юным школьникам быть наедине с собой, ради чего, собственно, они и поддерживали лишь необходимый контакт, которого невозможно было избежать. Феномен не смог не заинтересовать Аркадия как психолога. Он вновь укорил себя за то, что слишком поздно удосужился озаботиться изучением новых поколений, стремительно изменившихся за каких-то двадцать лет.

С другой стороны, ему пришло в голову, что лично он в нежном возрасте не был особенно открытым. Аркадий припоминал, как боялся даже намека на то, что какие-то его чувства и переживания могут стать достоянием общественности, поэтому стремился скрывать вообще все. Стеснительность его порой доходила до абсурда, из-за чего он часто оставался без куска праздничного торта на детских утренниках, а уж из количества упущенных возможностей пообщаться с девочками, которые ему нравились, можно было составить список, по объемам не уступающий Конституции Российской Федерации. Из-за этого у него было мало друзей, а те, которые были, в общем-то также не отличались повышенной открытостью. Ситуация стала меняться лишь в последних классах школы, когда был открыт алкоголь и другие вредные привычки. Вспомнив детство, Аркадий частично амнистировал юное поколение, но не до конца. Профессионал внутри него умел отделять стеснительность от ряда психологических проблем, бросавшихся в глаза. В первую очередь – неумение общаться. Разговоры школьников отличались скомканностью и велись на малопонятном психологу суржике, состоящем из запредельного количества англицизмов. Нет, конечно, друг друга они понимали. И даже, наверное, неплохо. Однако, как показалось Аркадию, эмоциональная окраска коммуникации склонялась к гиперболизации основных базовых чувств (в данном случае – восторга) и была полностью лишена оттенков. При этом никто не слушал собеседника: реплики выпаливались в воздух, а произнесшие их сказанным явно не дорожили, так как совсем не ждали, что окружающие разделят с ними охватившие их чувства и что-либо ответят. Поэтому в моменты, когда толпа переходила от одного аквариума к другому, тишину помещения взрывал гвалт несвязанных между собой междометий. «Разговор автопилота с автоответчиком», – вспомнил Кузнецов давнишнюю шутку.

А потом ему пришла в голову мысль, что так и начинается одиночество. Причем дети, которых психолог видел перед собой, казались ему буквально обреченными на это состояние. Лишенные навыков к традиционным коммуникациям, на что еще они могут рассчитывать, как не оставаться в вакууме собственной индивидуальности? Разве что на редкие выходы в открытый космос в поисках таких же несчастных, но родственных душ и возможного чуда в виде их обретения.

Впрочем, Аркадий понимал, что проблема одиночества была всегда и, может быть, именно благодаря ей возникли многие виды искусств. Да и сам он периодически ощущал себя аки перст, несмотря на внушительный клан в лице семьи, родственников и друзей. Да, и ему иногда казалось, что никто-никто в мире не разделяет его проблем и он вынужден бесконечно противостоять ударам судьбы. Однако Кузнецов как профессионал всегда отмечал некое лукавство в ощущении своего одиночества. Для него, а также для десятков его клиентов оно было позой – ментальной байронщиной, желанием почувствовать себя несчастным и погоревать над своей «скорбной долей», всеобщим непонимание и так далее. Иногда оно было буквально необходимо, чтобы понять на контрасте, насколько хороша его жизнь. В любом случае оно было лишь одной из функций психики, не всегда приятной, но не смертельной – в самом пиковом случае чреватой легкой депрессией, не более того.

Безусловно, ему доводилось видеть и действительно одиноких людей. В основном пожилого возраста или, как модно стало говорить последнее время, с особенностями развития. Но их оторванность от внешнего мира была обусловлена неблагоприятными внешними обстоятельствами, и назвать ее нормой язык бы не повернулся. Дети же, которых он наблюдал в аквариуме, имели склонность к совсем другой разновидности одиночества. Это было что-то новое настолько, что Кузнецову даже захотелось написать научный труд, посвященный данной проблеме. Они как будто даже боялись общения со сверстниками и старательно его избегали. При этом каждый из них ощущал себя индивидуальностью, что было видно по тому, как они себя держали и что говорили. Однако мнение ближнего им было глубоко фиолетово. Тем не менее выглядели они вполне самодостаточно и им было также наплевать, производят они какой-либо эффект на окружающих или нет.

Единственное, что их действительно волновало, так это количество лайков, собранных в социальных сетях за то время, пока они бродили