– Пока что это соображения, – сказал я не медля. – Давайте сделаем одно-единственное допущение – пусть шальное, даже где-то и сумасшедшее. Но давайте уж совершенно неофициально допустим игру ума, растечемся мыслью по древу согласно «Слову о полку Игореве». Мы и прежде такое делали. Правда, тогда речь не шла о самых что ни на есть фантастических событиях, но методика та же самая. Сделаем одно-единственное допущение, чисто умозрительное: все, о чем рассказал Барея, было в реальности. Жебрак – угнездившийся в глухомани колдун… и оборотень, в полнолуние скидывающийся волком, как и его домочадцы. Насылает на тех, кто ему стал поперек дороги, колдовских птиц, этих самых Садяржиц, ядовитых, как змеи, и даже ядовитее – после укуса змеи человек не умирает сразу, а тут – мгновенная смерть…

– Хорошо, – бесстрастно сказал Радаев. – Только всему этому есть вполне реалистическое объяснение. Барея сошел с ума. Был случай полтора года назад… Взяли мы одного субъекта, были все основания в нем всерьез подозревать абверовского резидента. Только он в камере начал себя вести как психически больной. Им тут же по моей подаче занялись психиатры – в том городе была большая клиника. Дело затянулось на неделю, в таких случаях мало беглого осмотра. И с неделю плотно с психиатрами общался. Мне и до того приходилось по службе, но в этот раз они рассказали кое-что новое, чего я раньше не слышал. Разные психические болезни и проявляют себя по-разному. Иногда человек себя ведет крайне неадекватно, так что окружающим без всяких врачей видно: крепенько крыша поехала… А иногда бывает совсем наоборот. Человек выглядит совершенно нормальным, занимается прежней работой, и сложной, умственной тоже, но есть у него один бзик, проявляющийся только тогда, когда именно об этом зайдет речь. И это отнюдь не какой-то бред – больной конструирует сложную, логически непротиворечивую концепцию, которую вполне можно принять за правду. Вот только в основе этой концепции насквозь вымышленное допущение, продиктованное больным сознанием. Так может обстоять и с Бареей. Готов допустить, что его старый друг, этот капитан Старковский, и в самом деле существовал – и однажды на него напали волки, загрызли его и коня. Самые обычные волки, никакие не оборотни. Только Барея и этому факту дал свое толкование, загнал в свою концепцию, как гвоздь в доску. Долго не замечали, что он болен, даже жена. Чинил часы, приятельствовал с Липиньским… А когда оказался у тебя на допросе, бзик и выплыл… Это вариант?

– Вариант, – честно признался я.

– Вот видишь. Еще один случай из прошлого года, правда, не на нашем фронте, на соседнем. На совещании в блиндаже командир разведвзвода, старлей, внезапно сошел с ума. То есть, я так полагаю, не внезапно – долго копилось, а потом вырвалось наружу. Заявил присутствующим, что он, изволите ли видеть – личный секретный представитель Верховного главнокомандующего и сейчас будет говорить с Верховным по прямому проводу, так что им всем следует из блиндажа выйти. Толковый офицер, воевал полтора года… И такая оказалась сила убеждения, что офицеры из блиндажа вышли. Он говорил совершенно спокойно, рассудительно, убедительно… Ну, на свежем воздухе они покурили, пораскинули мозгами и поняли, что все это бред. Блиндаж обустроили три дня назад, в густом лесу, никто не видел, чтобы саперы копали траншею под прямой провод – по земле такие провода не прокладывают, глубоко копают. Позвали солдат, скрутили болезного, отправили в медсанбат[48]. Эта история попала в сводки, я о ней раньше не упоминал, потому что никакой необходимости не было. Вот как оно иногда бывает. А ведь там были не доверчивые мальчишки, боевые офицеры: командир батальона, командир роты, командир батальонной разведки, сапер…

– Ну что же, согласен, что бывает и так, – сказал я. – Чтобы определить, сумасшедший Барея или нет, нужно передать его психиатрам, и работы наверняка будет не на один день…

– Вот именно. В конце концов, мы исключительно с его слов знаем, как обстояло дело. Книга этого отца Иеронима – тоже не источник, в полном соответствии с заголовком – сборник легенд. Нет ни единого факта…

– А вдруг есть? – спокойно спросил я. – Посмотрите, как все складывается: некоторые реальные факты, так и не получившие пока что объяснения, объясняются именно в рамках «версии Бареи». Кольвейса загрызли оборотни. Ерохина, Эльзу и сержанта Гришука убили Садяржицы. Все сходится, именно о схожих случаях Барея и рассказывал: неизвестный яд органического происхождения, ранки сзади на шее у всех троих – они свободно могли быть нанесены птичьим клювом. У меня был в детстве один случай… Нашел в рощице выпавшего из гнезда вороненка, сидел в траве и кричал, а мамаша кружила над ним, тревожно каркала… Завидев меня, отлетела, а я поднял птенца и стал рассматривать – ну, интересно ж было пацану… Эта чертова птичка налетела на меня сзади, долбанула клювом по голове, мать потом нашла на затылке ссадину, зеленкой мазала… Тогда я положил птенца назад в траву и убежал от греха подальше – ворона стала летать передо мной и орать благим матом, я испугался, что может клювом и в глаз попасть… Подлетела она ко мне сзади, не каркала. Вот так и могло быть во всех случаях, где имеются покойники с неизвестным ядом в организме: птица бесшумно подлетела сзади, клюнула… Хорошо, пусть Барея сумасшедший на всю голову. Но вот откуда в его истории люди, погибшие точно так же? Медицинское заключение, слово в слово повторяющее наше? Не мог он такое выдумать… Если Садяржицы существуют, получает объяснение и все остальное…

– Что тебе сказать… – раздумчиво произнес Радаев. – В самом деле, реалистического объяснения нет, и это самое темное место во всей этой истории… У тебя есть еще что-то?

– Конечно, – сказал я. – Еще одно соображение касательно чисто реалистических дел… Мне кажется, я догадываюсь, почему Жебрак или, скажем осторожнее, автор анонимки написал именно такое письмо? Может, все дело в том, что он, как многие, не знаком с нашей нынешней практикой и живет прошлыми представлениями? Я в школе учил историю Гражданской, и в училище… В первой половине восемнадцатого года не было сплошной линии фронта, передвигались, а то и гонялись друг за другом отряды: красные, белые, разномастные «батьки». Время было сложное, суровое, в чем-то крайне незатейливое. Если бы тогда ЧК или особотдел получили подобное письмо, пусть анонимное, могли сгоряча поименованных в нем и расстрелять без особого разбирательства. Разумеется, аноним бы не нашел тогда связь с абвером. Хотя немецкая