Колин опять принялся ругаться, но она больше ничего не сказала, а только молча прошла за пахнущую затхлостью китайскую ширму и переоделась в ночную рубашку.

Утром он уехал, когда она еще спала.

Услышав, как огромные настенные часы на первом этаже пробили двенадцать, Синджен улыбнулась. Вот и полночь. Стало быть, теперь осталось уже недолго ждать.

Она не ошиблась. Не прошло и десяти минут, как раздалось тихое царапанье, как будто за панелями скребли коготками крысы. Затем послышались знакомые душераздирающие стоны и лязг цепей.

Синджен очень медленно села на кровати и мысленно сосчитала до пяти. После этого она издала вопль, полный такого ужаса, что даже сама испугалась:

— О, пожалуйста, перестань, оставь меня! О, силы небесные, спасите меня, спасите!

Затем она по примеру невидимого призрака жалобно застонала.

— Я не могу этого вынести, — стонала она. — Мне придется покинуть этот ужасный дом. О, Жемчужная Джейн, не надо, не надо!

Наконец царапанье, стоны и лязг цепей смолкли. Когда часом позже Синджен встала с постели, она улыбалась до ушей.

Филип беспокойно ерзал во сне. Ему снилась большая форель, которую он поймал на прошлой неделе в озере Лох-Ливен, когда они с Коротышкой Мердоком ходили на рыбалку. Во сне эта форель становилась все крупнее и крупнее, пока рот у нее не сделался огромным, как дверной проем. Коротышка Мердок потрепал его за шею, говоря, какой он отличный рыбак, и голос у него был тихий, а потом стал еще тише…

Но тут он вдруг ясно понял, что и пальцы, касающиеся его шеи, и этот тихий голос принадлежат вовсе не Коротышке Мердоку. Форель внезапно исчезла, и он снова лежал в своей кровати — но он был не один!

Он снова почувствовал, как чьи-то пальцы легко коснулись его шеи, и тихий-тихий голос произнес:

— Ты умный мальчик, Филип, умный и добрый. О да, ты хорошее дитя.

Филип рывком сел на кровати и увидел, что около него, протягивая к нему руку, стоит мертвая женщина.

У нее были длинные, почти белые волосы и свободное белое платье. Она была молодой и красивой, но очень страшной. Ее простертая рука находилась всего в нескольких дюймах от его лица, и эта мертвая рука с длинными мертвыми пальцами была еще белее, чем ее платье.

Филип сглотнул и завопил что было мочи. Он схватил край своего одеяла и натянул его себе на голову. Это просто кошмар, говорил он себе, это его воображение превратило пойманную форель в привидение, только и всего — однако он зарывался все глубже и глубже в толстую перину и держался за одеяло так крепко, словно от этого зависела его жизнь.

Тихий голос заговорил с ним снова:

— Филип, я Новобрачная Дева. Твоя мачеха говорила тебе обо мне. Я защищаю ее, Филип. Твоя Жемчужная Джейн боится меня. И ей не нравится, как ты и Далинг пытаетесь испугать Синджен, чтобы выжить ее из дома.

Затем голос смолк так же внезапно, как и раздался. Филип лежал не шевелясь. Поскольку под одеялом было мало воздуха, он проделал в перине маленькую канавку, выходящую на край кровати. Он лежал и, тяжело дыша, со страхом ждал, что произойдет дальше.

Только на рассвете он решился осторожно высунуть голову из-под одеяла. В спальню просачивался слабый утренний свет. Вокруг не было видно ничего и никого. И никаких следов Новобрачной Девы.

Синджен продолжала заниматься своими обычными хозяйственными делами; при этом она сохраняла самый безмятежный вид и мило улыбалась, хотя порой ей ужасно хотелось, чтобы тетушка Арлет упала в глубокий-преглубокий колодец и обратно не выбралась. Колина уже не было четыре дня, и время от времени ее охватывала такая злость на него, что ее всю трясло.

Ей хотелось бросить все и поехать в Эдинбург. А может быть, он сейчас в графстве Клэкмэннэн или в Бервике? Черт бы его побрал.

В то утро, ближе к полудню, в замок Вир наконец прибыли ее чемоданы и кобыла Фанни — их доставили три конюха из Нортклифф-Холла во главе с Джеймсом, старшим конюхом. Синджен запрыгала от радости, как малый ребенок. Она была в таком восторге, что даже поцеловала Джеймса и обняла остальных трех конюхов. Джеймс сказал, что в Нортклифф-Холле все благополучно, все здоровы, включая ее матушку, вдовствующую герцогиню Нортклифф, которая, правда, несколько удручена, поскольку теперь ей стало некого наставлять на путь истинный.

Джеймс отдал Синджен письма от ее семьи, перехватил взгляд Далей, которая пялилась на него так, будто он был наследным принцем, и с видимым удовольствием принял предложение заночевать в замке.

На следующее утро Синджен проводила конюхов. Когда они уехали, набив свои седельные сумки провизией и ее письмами родне, она прошла на конюшню и собственноручно оседлала Фанни.

— Славная кобылка, — заметил Коротышка Мердок. Молодой Остл согласился со всем пылом своих двадцати двух лет. Георг II, дворняга неопределенного происхождения, истошно залаял, почуяв запах незнакомой лошади, и Крокер обрушил на него град таких сочных, цветистых ругательств, что Синджен мысленно пообещала себе, что будет брать у него уроки.

День был теплый, солнце ярко светило на голубом небе. Синджен направила Фанни на подъездную дорогу для экипажей, которую она приказала расширить и заново посыпать гравием, твердо заверив при этом работников, что лэрд по возвращении заплатит им за работу.

Синджен ехала и улыбалась. В тот же день, когда Колин уехал, она отдала еще несколько распоряжений. В домиках трех арендаторов она велела заново перекрыть обветшалые крыши. Тогда же она купила семь коз и раздала их арендаторам, у которых в семьях были младенцы или дети постарше. Кроме того, она послала мистера Ситона, который всегда был не прочь лишний раз продемонстрировать соседям и лавочникам свою значительность, в Кинросс, чтобы он закупил там зерно и крайне необходимый сельскохозяйственный инвентарь. Привезенные им двадцать бочонков зерна и несколько дюжин кур были розданы нуждающимся арендаторам.

Да, она не сидела сложа руки, а вмешивалась во все, во что хотела, и если Колин на днях не вернется, она, чего доброго, не удержится и начнет пристраивать к замку Вир новое крыло. Кроме всего прочего, она заказала местной швее сшить четыре флага для четырех башен замка. Цвета родовых клетчатых пледов и кильтов Кинроссов были красный, темно-зеленый и черный. Синджен очень хотелось увидеть Колина в клетчатой юбке шотландских горцев — кильте, но ношение кильтов было запрещено уже более полувека, после битвы при Каллодене, когда было разгромлено последнее якобитское восстание. Ну что ж, запрет на кильты — это, конечно, печально, но клетчатые флаги цветов Кинроссов скоро будут гордо реять на башнях замка.

Синджен пустила Фанни в галоп и, доскакав до берега озера Лох-Ливен, бросила поводья, чтобы кобыла смогла напиться его холодной воды. Она посмотрела на восток, где, захватывая даже склоны далеких Ломондских холмов, простирались обширные пустоши, бесплодные, безлюдные и первозданно дикие. Даже с этого расстояния можно было различить кусты лилового вереска, растущего между валунами и пробивающегося к свету из глубоких расщелин. А на западе между тем зеленели тучные поля, каждый акр здесь был обработан и покрыт густой порослью пшеницы, ржи или ячменя. Земля, полная противоречий и красоты, такой чарующей, что Синджен чувствовала — она проникает в самые глубины ее сердца. Теперь это была ее земля, и ей уже не было пути назад.