Над полем битвы поднимался рассвет.

Анастасия вздрогнула. Утро было такое раннее, что в доме не проснулись даже слуги. Солнце еще не встало. Лишь немного посветлело на востоке, совсем чуть-чуть, но заря приближалась, девушка чувствовала это всей кожей. Антиквар не обманул: было холодно, и воздух был абсолютно прозрачен. Никакого тумана или дождя. И в голове словно тоже прояснилось.

Молодая женщина обхватила себя за плечи, от холода не спасала даже толстая шаль, подарок тети. Темно-русые волосы были забраны наверх, открывая шею и плечи. Под шалью на Анастасии было надето бальное платье. Если умирать, то красиво. Сегодня она встретится с возлюбленным, и она будет самой прекрасной и самой желанной женщиной в мире. И не только потому, что он ее любит.

Озноб покалывающими иголочками прошелся по плечам и изящным запястьям, что держали шаль на груди. И тут же словно полыхнуло жаром.

Тени в комнате сгустились на несколько мгновений, и из них выступил демон. У него вновь были крылья и алые глаза. Девушка медленно, спокойным и полным невероятного достоинства движением повернула к нему голову.

— Мне больше нравится другой облик, — произнесла она.

— Как пожелаете, — демон поклонился, приложив руку к груди, и начал меняться, — госпожа.

Через мгновение перед ней стоял темноволосый книготорговец и поправлял слишком изящный для лавочника костюм.

— Да, так лучше, — почти шепнула она. Его голос снова завораживал, и это «госпожа» кольнуло иллюзорным всемогуществом и надеждой, легкой иронией и чем-то тайным, почти запретным.

— Мне тоже так кажется, — наклонил голову он. В это раннее утро он казался более привлекательным, чем при прошлых встречах, — Так давно уже стало… удобней.

Гаргулья, сознанием находившаяся в теле Анастасии, мысленно ругнулась. Но ее чувства имели мало значения, сейчас твердая как камень решимость Виц-лавской была куда более важна.

— Солнце уже поднимается, у нас остались лишь мгновения, — вновь заговорил демон. — Сделка будет заключена?

Молчание. Внутренний крик. Ярость гаргульи. И четкий, ровный голос Анастасии:

— Будет.

И она протянула монету. С замком, который скоро украдет ее душу.

Глаза демона полыхнули алым.

«Ты не пожалеешь».

Стало еще холоднее. Шаль начала сползать с плеч. Демону понравилось то, что он увидел. Он не был эстетом, как его сородич, но он любил получать все лучшее. Серые глаза Анастасии заблестели еще сильнее. Только вот становилось еще холоднее. Сознание куда-то уплывало…

— Желание… — отчаянно вскинулась она, — Александр…

Демон молчал и улыбался.

Небо на востоке все больше светлело.

Демоны не спасают жизни, не воскрешают из мертвых. Демоны в обмен на желания похищают души. Александру Ренжу было суждено умереть в то утро, на той войне, в той битве. И он умер.

Бой громыхал еще много времени, но для него все закончилось, когда заря только начала разгораться, и даже сделка, заключенная его невестой с демоном, не могла этого изменить. Но у молодого офицера все же появилась возможность выполнить обещанное.

— Я сам не справлюсь, Арчибальд. — Михэль внимательно посмотрел в пепельные глаза извечного врага-друга. Сколько уже лет они на этой земле, в этом городе?

— Незачем было заключать такую сделку, условия которой не можешь выполнить, — фыркнул тот.

— Ты же видел ее. Как можно не хотеть такую душу?

— Ты гурман.

— А ты эстет, — В этом невозможном, но оставляющем собеседника совершенно равнодушным голосе послышались вкрадчивые интонации, будто песня простенькой флейты в духовом оркестре, — Так почему бы нам не объединить наши усилия?

Второй демон задумался. Искушение было велико. И правда великолепные души. Он испытующе глянул на собеседника.

— Но в таком случае ты же не получишь эти души. Полностью, по крайней мере.

— Когда-нибудь получу.

— Михэль, Михэль, — покачал головой Веем, — Ты снова играешь с законами, которые этого не любят. Да еще и меня в это втягиваешь.

— Арчи, мы же демоны, не мы ли должны презирать все ограничения? — иронично усмехнулся Тарм. — Может, ты так долго жил среди людей, что заразился их вечными страхами?

На него хмуро глянули.

— В отличие от людских законы бытия нарушить невозможно. И ты это отлично знаешь.

— Как и то, что даже их можно обойти. И пока я жив, а срок этому вечность, я буду это делать. Это позволяет… — он посмаковал то, что хотел произнести, — вкусно питаться.

— Ты просто из тех, кто извечно пытается проскользнуть между жерновами судьбы.

— И нам это иногда удается. Урвать свой кусочек счастья, каких-то иных благ, выбраться живыми оттуда, откуда по всем законам не возвращаются…

— Да. Я даже думаю, что в том, что такие, как ты, существуют, есть какой-то глобальный смысл. Ведь пока кому-то удается сделать то, что делаете вы, у людей и всех прочих разумных существ есть надежда… Этот мир так редко верит в справедливость! Хотя бы потому, что сам искренне считает, что с его грехами лучше уж без нее.

— Вот видишь, ты и сам на моей стороне.

— Не на твоей, — почти оскорбленно фыркнул пепе-льноволосый демон. — Я — художник и нахожу эти объекты достойными моего вдохновения. К тому же искусство и любовь всегда идут рука об руку, — с легкой патетикой закончил он. — И не надо на меня так смотреть. Создание большинства шедевров искусства было вдохновлено любовью!

— Как скажешь, — улыбнулся собеседник, словно нервному ребенку. — Так мы договорились?

— Как только я начинаю интересную тему, ты ее сворачиваешь… Ладно-ладно, договорились. Но ты всегда был больше торговцем, чем художником!

— Я никогда не был художником, — пожал плечами Михэль.

— Именно об этом я и говорю.

Логичность не была основным достоинством Арчибальда. Поэтому Михэль предпочел перевести тему, тем более что давно было пора:

— Солнце уже встает. Что тебе нужно для работы?

— Вдохновение! — На этот раз иронизировал уже Веем.

— У тебя его будет даже слишком много, — пробурчал Тарм. Он многое терял от того, что пришлось звать на помощь второго демона. Но иначе он не получил бы ничего.

Как и многие из тех, кто умирал неожиданно, Александр в тот — последний — миг подумал только одно: «Как же так?»

То же думал и Златко, сейчас чувствовавший всю боль умирающего тела.

Но она продлилась недолго. Синекрылый потом не мог описать ощущений, что наступили после, сказать, что он куда-то падал, было бы слишком банально и не совсем верно. Просто что-то изменилось. Так бывает в краткий миг между бодрствованием и сном — какая-то прострация и ускользающее сознание.