— Но ведь мы не должны ускакать, Люда… Нам надо сделать это дело.

— Лошади умеют с ними и драться… Я ускакала, потому что была тогда одна и ничего с собой не было подходящего, кроме ножа в сапоге. Теперь у меня есть ты, есть топор и этот кол.

— Это точно. Есть у тебя кол, есть топор и есть я; цена нам всем примерно одинакова.

Какое-то время молчали.

— Володя… Я тебя очень ценю… Очень люблю… Но знаешь, я часто не понимаю, когда ты говоришь серьезно, а когда нет.

— Видишь ли, я и сам это не всегда понимаю.

Как объяснить женщине, что занимаешь в ее жизни меньше места, чем хочешь? И потому злишься больше, чем надо?

Светало. Поднимался ветерок. Ведь там, где над горами ширилась серая полоска, земля уже нагревалась, а над озером воздух оставался холодным и растекался оттуда на восток. Стало прохладнее. Володя с тревогой посмотрел на голые ноги Людмилы, на ее легкое платье. Встала, сразу оделась, но легко. А ветер холодный.

Звезды мигали все сильнее, небо посветлело даже на западе. Над головой и в восточной части неба все стало дымчатое, серое, и звезды светили как бы сквозь вуаль. А могила была уже рядом.

— Я подержу лошадей.

Володя спрыгнул с лошади, еле свел непривычные ноги. До сих пор чувство опасности гасилось ездой верхом — очень уж много впечатлений. Теперь Володя стоял на земле, ничто не мешало воспринимать мир, и навсегда запомнилась ему поза Людмилы — прямая, как натянутая струна, стояла она на фоне светлеющего неба, держа под уздцы обеих лошадей. Поза была неспокойная, напряженная, ветер развевал полы длинной одежды. Что-то древнее, эпическое было во всей этой сцене… и в личности Людмилы — тоже.

Володя взвесил в руке топор, проверил, удобно ли им будет взмахнуть, и сделал первые шаги к кургану. Вроде опасности нет, лошади стоят смирно, а вот поди ж ты…

В самой оградке все было как всегда, и даже ветер свистел точно так же, как обычно свистит в камнях днем. Всей-то работы — натянуть несколько веревочек; ветер рвал веревочки из рук, топор не хотелось оставлять, Володя так и таскал его с собой; но невзирая на ветер, управился довольно быстро и посмотрел в светлеющее небо. Звезд было еще довольно много, ветер усилился. Людмила подавала ему знаки… Ага, значит, время вбивать кол. Володя промедлил мгновение — ведь вбить кол на скрещении четырех траекторий можно было и в десяти сантиметрах влево… И в двадцати вправо… Насколько точно должен он вбить этот кол? Вот так, вроде бы, точнее всего… Мягкое дерево не хотело идти в полную камней, очень плотную землю. Володя размахнулся почти в полную силу; ударил обухом по колу так, как мог бы ударить вурдалака. Кол вошел сантиметров на пять; еще удар! Еще… Еще! Володя бил раз за разом, пока не почувствовал — хватит! Теперь не выпадет… А земля под ним вдруг содрогнулась.

Кол торчал в центре древней могилы, вбитый почти наполовину, а в земле, под ногами Володи, нарастал неприятный вибрирующий звук… Или это не совсем звук? То ли крик, то ли стон предавались ему через землю, гасли, пока проходили сквозь нее, заставляли землю содрогаться, и земля ходила ходуном. Продолжалось это недолго; так недолго, что Володя вполне мог потом доказать самому себе, что это ему только почудилось.

У Володи вспотела спина — так, что ручеек пота явственно двигался вдоль позвоночника: и от беготни с веревками, и от работы топором, и от внутреннего напряжения. Холодало — усиливался идущий от озера ветер. И становилось светло, из-за сопок показались первые лучи солнца, а светло-серое расползлось почти на все небо. Но даже и сейчас на востоке, у самых гор западного окоема, еще до конца не погасли все звезды.

— Людка, гляди — еще и сейчас звезды есть!

— Мы выбрали самое точное время… Теперь он целый месяц вас не тронет… До следующего полнолуния. А теперь пора ехать домой.

Она так и сказала — домой. Ветер уже задувал так, что едва ли не на голову Людмиле забрасывал ее подол, чуть не вырывал из почвы сухие кустики бурьяна. Лошади шли, опустив головы, как бы раздвигая ветер грудью и холкой.

На озере, уже совсем чистом, без льда, плавало множество птиц — эти будут здесь гнездиться, жить все лето. Надо будет как-нибудь съездить, просто посмотреть, какие птицы водятся на Улуг-Коми… А то вот только так и видишь, с расстояния чуть ли не километр, и уж, конечно, не различишь отдельных видов уток и гусей. А так интересно ведь…

Выкатывалось солнце — почему-то сразу похожее больше не на солнце, а на Юпитер — морковно-красное и с полосками облачков поперек диска. Но даже и от такого солнца сразу же хлынул поток света, небо становилось голубым и синим, оставаясь серым только на западе, над горами, и еще громче начали петь птицы.

А на Володю навалилось непреодолимое желание спать… Особенно когда объехали восточный берег, вообще отъехали от озера; близ деревни немного стих утренний ветер, стало гораздо теплее. Страшная ведь рань, часа четыре… И ночь была практически бессонная.

Ехали задами, вроде бы к спящей деревне, и надо же, принесло ту, первую соседку — которой возили муку! И что ей не спалось в такое утро…

— Ой, здравствуйте, Людмила Семеновна! Здравствуйте, Владимир Константинович! В какую рань вас понесло из дома! Надо же, как молодежь ищет разнообразия! Я, как была молодая, тоже вот любила на природе…

— Здравствуйте, Тамара Карповна! У вас, я вижу, радикулит ослабел, и ходить уже можете без костылей. Приятно видеть…

«Старуха» замерла соляным столбом. Ее подловатую, злоехидную морду трудно было описать и раньше, когда она гадила Людмиле; а уж теперь, после Людкиного ответа, совершенно неописуемые, невообразимые краски и формы смешались на этой лукавой физиономии.

Спрыгнув с лошади, Володя чуть не свалился от хохота.

— Слушай, она же никакая не Карповна!

— Я тоже, знаешь ли, не Семеновна… И ты у меня не Константинович. Ишь, моя личная жизнь ее не устраивает.

— Своей нет, вот и не устраивает твоя.

— Думаешь, я этого не понимаю?! Противно до чего… Хоть бы Сашке дала или взяла бы морковку…

И Людмила, к Володиному изумлению, дала соседке такие советы, которых он уж никак не ожидал от женщины воспитанной и по-деревенски добродетельной. Выражение Володиного лица было, вероятно, таково, что Людмила не выдержала и сама тоже захохотала.

— Ладно, милый, ты извини: я же баба малокультурная, деревенская. А ты пойди поспи, еще два часа у тебя есть.

— Может, и правда поспать?

— Конечно. Теперь ведь идти безопасно, и будет безопасно до следующего новолуния. А там мы снова кол вобьем…

— Второй раз не имеет смысла… Мы все равно не будем здесь работать уже через месяц. Работы же переносятся.

Людмила повернула голову, ей явно было очень интересно.

— Нет-нет, встречаться мы будем… Но экспедиция переедет; понимаешь, у Епифанова есть такая безумная идея… Что на Большом Салбыкском кургане погребения не нашли… Считается, что оно было разграблено, а Епифанов предположил — просто курган недокопали. И Епифанов думает, что надо посмотреть на пересечении этих астрономических траекторий. Мы будем искать, нет ли погребения на скрещении этих траекторий. И лагерь весь перенесем туда, будем жить в палатках.