Я впервые за наш разговор осмелился посмотреть гуру прямо в глаза. Они у него были лучистые, полные задорной детской веселости, совсем не пугающие. Но я-то помнил! Тем не менее мой недавний страх затаился, как покрываются пеплом горящие угли, а мое природное любопытство уже проснулось. Это означало, что я снова владел ситуацией. Так, по крайней мере, мне казалось.

— Можно, я задам вам один вопрос? — спросил я. Гуру кивнул. — Это же должно быть страшное искушение иметь возможность заглянуть в мысли каждого?

— Это искушение, когда ты допускаешь мысль, что ты из этого знания можешь извлечь для себя выгоду. Однако этот дар дается человеку только тогда, когда ему и в голову не придет как-то этим воспользоваться. Ведь до богов тоже долетают крики людей, которые они носят в своей голове! И что, им есть какой-либо смысл вмешаться в их жизнь, обернуть это к собственной выгоде? Они обитают совсем в иных сферах.

— То есть вы считаете себя своего рода богом? — не выдержала Маша.

Это да — она умела быть неприятной! В чем в чем, а в этом на нее всегда можно было рассчитывать.

Однако гуру обезоруживающе улыбнулся ей.

— Слова «бог», «божественный» не имеют никакого смысла. Это — примитивные, упрощенные обозначения очень сложных вещей. Люди произносят эти слова, говоря об уровне сознания, который намного превосходит их собственный, вот и все. Но уровень сознания, позволяющий читать чужие мысли, существует. Это бесспорная реальность! А дальше называйте, как хотите, этот уровень, людей, которые его достигли, и способности, которые на этом уровне открываются. Единственно, вы не достигнете его, пока в вас остается хоть капля тщеславия, хоть намек на корысть. Но…

Гуру снова посмотрел на меня и замолчал.

— Что но? — переспросил я.

Наш хозяин смутился.

— Нет, ничего! Я, правда, сожалею, что тогда напугал вас. У меня были свои причины не желать, чтобы вы сюда приезжали. Но я не сумел в тот момент оценить, насколько у вас не было другого выбора.

Маша с недоумением смотрела на меня.

— Ваш, — гуру замялся на мгновение, — муж потом все вам объяснит.

Он поднялся.

— К сожалению, я должен идти. Будет лучше, если вы поедете дальше на своей машине. Но вам придется переночевать здесь. О водителе своем не беспокойтесь, он в надежных руках.

Гуру сложил ладони, прощаясь с нами. Мы тоже поднялись с циновок.

— И еще, — обернулся наш хозяин, уже приоткрыв дверь. — Вы здесь в полной безопасности.

Дверь закрылась.

— Что, черт возьми, это все значит? — выпалила Маша по-русски. — Как он тебя напугал? Что за ерунда?

Я рассказал про свое видение в машине. Маша понимала, что я ее не разыгрываю, к тому же, как мы с гуру могли заранее договориться? Тем не менее разум ее отказывался это принимать.

— Это какое-то бесовство! — заявила она. Я ни минуты не останусь в этом доме. Теперь уже мне страшно!

— Ты предпочитаешь ребят, у которых на брызговиках рогатые морды с высунутым языком?

Маша замолчала.

— Он же заверил нас, что здесь мы в безопасности, — добавил я.

— «Он»! Кто он такой, ты хоть знаешь?

— Нет! Но я никак не могу установить возможной связи между этим лучащимся гуру и теми обкурившимися убийцами с большой дороги.

Хотя, что нам Барат Сыркар рассказывал по дороге в Джайпур? Что все гуру связаны и с политиками, и с гангстерами.

Маша помолчала.

— Он и вправду светится, — признала она.

Я не стал напоминать ей взгляды нашего водителя. Просто развел руками: отрицать очевидное невозможно.

— И что мы будем делать? — спросила Маша.

— Проведем ночь здесь, раз наш хозяин видит приближающихся путников за несколько километров. Думаю, учитывая общие верования и прочий объединяющий их культурный контекст, наших-то головорезов он сможет напугать до смерти.

— А Барат Сыркар?

Мы по-другому нашего водителя уже и не называли.

— Такой хитрован, как он, и сам в деревне не пропадет, и выведает все, что сможет.

— Ты уверен, что он нас не бросит?

— Он точно не бросит свою кормилицу. А она стоит в ста метрах отсюда. Нет, это было сказано обидно для Барат Сыркара.

— В любом случае, — поправил я себя, — я уверен, что он не бросит нас в таких обстоятельствах.

Нелюбезный старший брат Ананта отвел нас в выделенную нам на ночь комнату. Она оказалась небольшой, но очень чистой, даже по европейским меркам. Простыни были белыми, вентилятор — кондиционера не было — не скрипел, в ванной комнате и кафель, и сантехника просто сияли.

Ходить в своей одежде на территории ашрама не разрешалось, и мы спустились в сувенирную лавку на первый этаж, чтобы купить уставные балахоны. Здесь был обычный набор литературы по индуизму, брошюры с откровениями прославленных гуру, поделки из сандалового дерева и бронзы, а также разных размеров — от карманного календарика до огромного постера — фотографии Его Божественного Преподобия Свами Махасайя Сарасвати. Поскольку балахоны в этом ашраме были белые, брат, заведовавший магазинчиком — на этот раз, индиец, — ожидал, что мы купим как минимум по два комплекта. Он остался очень разочарован, узнав, что эта униформа послужит нам только до утра.

Мы поднялись по скрипучей лестнице на свой третий этаж. Здесь тоже многое напоминало о доброй старой Англии: стену украшала потемневшая картина с батальной сценой, а вход в коридор охранял рыцарь в средневековых доспехах. О том, что мы находимся в ашраме, напоминало лишь изображение танцующего Шивы на тонком покрывале, закрывающем окно. Должно быть, почившая благодетельница ашрама завещала свою собственность при условии, что все семейные реликвии останутся на своих местах.

Почему-то мы повернули по коридору не вправо, а влево. Мне казалось, что нам надо идти вправо, но Маша пошла налево, и я пошел за нею. Могу я сделать это хоть раз? Хотя один раз я так уже поступил — в Амберской крепости. Мы не успели пройти и десятка шагов, как из одной из комнат этого крыла выбежал старший брат. Он был вне себя — одновременно и рассержен, и испуган.

— Что вы здесь делаете? — закричал он. — Вам нельзя сюда!

— Простите, — примиряюще сказал я. — Мы были уверены, что направляемся в свою комнату.

— Ваша комната вон там! — вытянул он руку. — Зачем вы явились в эту часть здания?

Я не люблю, когда на меня кричат.

— Минуточку! — произнес я своим самым спокойным тоном. — Вы повышаете на меня голос, потому что мы что-то сделали не по вашим, не известным нам, правилам? Или потому что вы — немец, а я — еврей?

Благочестивый гнев старшего брата мгновенно с него слетел.