– Но тогда, если следовать традиции, мне придется убить тебя.

– Лучше будет, если это сделаешь ты, а не кто-нибудь другой. Заодно и поболтаем напоследок.

– Ну что же, время покажет, – я затянул горловину котомки, в которую только что отправился флакон с истомой – последним подарком покойной королевы. – А сейчас пора в обратный путь.

– Очень уж ты хмурый! Так из гостей не уходят.

– А чему радоваться? Твоя предшественница не без моей помощи обратилась в пепел, дружок скончался от переизбытка счастья, ясных ответов на свои вопросы я так и не услышал. Все как-то не так.

– Можно сказать иначе. Старуха получила то, что давно заслуживала, одинец удостоился высшей милости, на которую только смеют рассчитывать вещуны, а ответы, можешь быть уверен, тебе еще пригодятся. Стало быть, жаловаться не на что.

– Утешать ты умеешь… Кто проводит меня наружу?

– Сейчас кого-нибудь найду. Еще несколько слов напоследок. Яйцо, которые ты уносишь с собой, не совсем обычное. Очень скоро ты в этом убедишься. Дабы все обошлось благополучно, я в свое время навещу тебя во сне и вновь одарю добрым советом.

– Тогда, значит, еще увидимся… Но это при условии, что я не пропаду на обратном пути. Очень уж суровые края вокруг вас.

– Не пропадешь. Тебя проводят не только до выхода из лабиринта, но и чуть дальше…

Болотами меня не удивишь. Такого добра на дорогах странствий я повидал немало. И повидал, и понюхал, и нахлебался.

Конечно, глубокие топи, куда лучше вообще не соваться, сильно отличаются от мшаников и кочкарников, где можно ходить, пусть и с оглядкой, а плавни никогда не спутаешь с торфяниками, но все болота, попадавшиеся мне прежде (точнее сказать, в которые попадался я), имели одну общую черту. Они были прямой антитезой окружающему миру, причем антитезой со знаком минус.

Болота изначально считались источником всякого зла. Они давали пристанище враждебной человеку нечисти, в их дебрях скрывались от чужих глаз изгои и разбойники, там нельзя было сеять хлеб и пасти скотину, оттуда исходили ядовитые миазмы и сырой туман, приносивший тоску и простуду. Из болотной руды были выкованы первые железные мечи, с тех пор не просыхавшие от человеческой крови.

Ведь недаром бытует поверье, что всевышний, отделив землю от воды, сотворил вселенную, а завистливый дьявол, вновь смешав эти две враждебные друг другу мировые стихии, создал болота, в которых обитают не божьи твари, а адские создания.

Уж если люди и переселялись в болота, то лишь в годины бедствий, когда конные, пешие или моторизованные враги сгоняли их с насиженных мест. Впрочем, выгода от таких миграций была сомнительной. В порабощенных городах и весях гибла от силы третья часть населения, а из трясин и топей возвращалось меньше половины. Вечная сырость, гнилая вода, докучливая мошкара и лихорадка еще никому не шли на пользу.

Свидетелем тому моя бабушка, пересидевшая в полесских болотах фашистскую оккупацию. Из всей многочисленной родни выжила она одна и то лишь потому, что не брезговала питаться жабами, змеями и пиявками.

Ее любимая поговорка звучала примерно так: было бы болото, а черти найдутся.

Но из любого правила бывают исключения, и все сказанное мною прежде не имеет никакого отношения к болоту, в котором обосновались вредоносцы-чревесы. Это была уже не мрачная антитеза, а скорее приятная альтернатива окружающему миру – место во всех отношениях приятное для жизни.

Болото занимало такое обширное и столь разнообразное по ландшафту пространство, что вполне могло бы считаться самостоятельной страной.

Имелись в нем, конечно, и опасные трясины и бездонные бочаги, но, как говорится, погоду делали вовсе не они, а бившие повсюду родники с холодной и горячей водой, обильный плодами лес, произраставший среди воды и грязи, да многочисленное зверье, главным образом двоякодышащее, верой и правдой служившее вредоносцам (они умели повелевать не только лягушками и рыбами, но даже мошкарой, разбойничавшей лишь в строго определенных местах).

Это был вполне самодостаточный мир, позволявший благоденствовать самому изнеженному народу, и вредоносцы могли бы создать на его просторах процветающее государство, чему, однако, мешало одно немаловажное обстоятельство – они ощущали себя здесь всего лишь временными обитателями, а свое будущее связывали исключительно с Ясменем.

Вот уж это было мне совершенно непонятно! Ну чего там, спрашивается, хорошего – сухая степь, бешеный ветер, скудность, скука да глубокие котловины, между которыми, даже плуг не пустишь.

В сравнении с Ясменем болото, давшее приют вредоносцам, выглядело настоящим раем. На каждом шагу лица твоего касаются гроздья ягод, сладких, как изюм, и сочных, словно клюква. Ешь – не хочу. Сунул руку под любую кочку – и вот тебе сразу пол кило деликатесной закуски. Запил все это чистейшей родниковой водой, повалялся в целебной грязи, окунулся в горячий источник – живи себе и здравствуй!

Да разве это объяснишь вредоносцам. Они до такой степени презирают свое временное пристанище, что даже не удосужились наречь его каким-либо достойным именем. Пришлось мне воспользоваться словечком из лексикона белорусской бабушки, называвшей болота коротко и выразительно – Дрыгва.

Во владения вредоносцев-чревесов я попал не совсем обычным образом. Путь, в свое время начатый по воздуху и продолженный пешком по лесам, горам и пустыням, завершился в подземных норах, пронизывавших недра Злого Котла насквозь, но запретных для посторонних.

За поблажку, сделанную мне, следует благодарить новую королеву вещунов, в наследство которой, кроме всего прочего, достались и весьма обширные связи среди самых разных существ.

В проводники мне Чука назначила самую молоденькую из принцесс – по виду ребенка, но с ухватками многоопытной матроны. Благодаря своему юному возрасту она осталась в стороне от оргий, всколыхнувших обитель, и, как мне показалось, очень сожалела об этом.

В отличие от своей старшей подруги она не тратила времени на кокетство, а говорила только по делу. Каким-то образом прознав о моей причастности к перевороту, принцесса поинтересовалась: легко ли умерла прежняя королева и не прокляла ли она кого-нибудь перед смертью.

Я ответил, что все прошло весьма гладко и благопристойно, как и полагается в приличном обществе. Правда – такая вещь, которую лучше строго дозировать, чем выливать ушатами на неискушенные головы.

Лабиринт юная принцесса знала ничуть не хуже Чуки, через ямы-ловушки прыгала еще ловчее ее, да вот только путь выбрала какой-то уж очень длинный. Все сроки возвращения на поверхность уже давно прошли, а мы все топали и топали по бесконечным туннелям.

Когда я осведомился о причинах такой задержки, она с комической серьезностью пустилась в объяснения:

– Ты достаточно умудрен жизнью, чтобы отличить выгоду от просчета. Что, по-твоему, предпочтительней: блуждать в начале пути или в его конце?