«Того, что было сообщено моему королю, я не пожелала открыть, потому что это не относится к процессу; а о знаке, данном королю, я рассказала, потому что церковные люди меня заставили».

Но после её смерти именно «откровение», которое она до конца держала в тайне, было разгадано, – а её рассказ о «знаке» оказался непонятым, потому что его хотят во что бы то ни стало истолковать как аллегорию, несмотря на явные и известные несообразности такого толкования, – между тем как этот рассказ при всей его исключительности нужно понимать буквально, так, как она сама его изложила.

Относительно «откровения», которое она сообщила королю, она на процессе сказала только (27 февраля):

«Был знак, касающийся его дел» (можно перевести также «её дел» – латинский текст невнятен: «de factis suis»).

И более ясно, 13 марта: она «напомнила королю о его выдающемся терпении в тех великих невзгодах, которые с ним произошли».

Но это уже очень близко подходит к другим известиям, касающимся «откровения».

Тома Базен, епископ Лизьерский, игравший видную роль во вторую половину царствования Карла VII, сообщает следующее:

«Граф Дюнуа, который был очень близок с королём, рассказал мне факты со слов самого короля: Девушка подтвердила ему своё призвание, сказав ему вещи столь тайные и скрытые, что ни один смертный, кроме него самого, не мог их знать иначе как по откровению Божию».

«Мистерия осады Орлеана», драматическое произведение, написанное по горячим следам (из счетов города Орлеана известно, что представления такого рода имели место уже в 1435 г.), даёт следующую версию её слов, сказанных королю при этом решающем свидании:

«Бог помянул вас за некую молитву, которую вы в такой-то день смиренно обратили к Нему, за что Он вас полюбил».

Пьер Сала, состоявший в конце столетия воспитателем правнуков Карла VII, передаёт следующее. Много лет спустя, когда всё было кончено и престол Валуа стоял нерушимо, Карл VII рассказал одному из самых доверенных своих царедворцев, камергеру Буази, что произошло в тот далёкий день его молодости. Около 1480 г. Буази, сблизившись с семьёй Сала, пересказал ему рассказ короля:

«Девушка объявила ему тайну, которую он хранил в сердце своём, не открывая её никому в жизни, кроме как Богу в молитве». А именно, в свои самые тяжёлые дни «король однажды вошёл один в свою часовню и, не произнося никаких слов, смиренно помолился Господу в сердце своём, прося Господа, если он действительно наследник и отпрыск французского королевского дома, сохранить его и защитить или, на худой конец, дать ему избежать смерти и плена и спастись в Испании или в Шотландии, которые искони братья по оружию и союзники королей Франции»… «Весть, которую Девушка объявила королю, соответствовала вышесказанному, и он увидал, что это была правда».

Сопоставим ещё раз:

По её собственным словам: она напомнила королю «о его терпении в великих невзгодах».

Согласно «Мистерии Осады»: она напомнила ему о какой-то его «смиренной молитве».

Согласно рассказу Дюнуа в изложении Базена: она заговорила с ним о вещах столь тайных, что «ни один смертный не мог их знать иначе, как по откровению Божию».

Согласно Пьеру Сала: она напомнила ему его тайную молитву о том, чтобы Бог помог ему, «если он действительно отпрыск французского королевского дома».

Наконец, её духовник Пакерель показал в 1456 г., что об этом она сама рассказала ему следующее:

«После многих вопросов короля она сказала ему: Я ГОВОРЮ ТЕБЕ ОТ ИМЕНИ ГОСПОДА, ЧТО ТЫ ИСТИННЫЙ НАСЛЕДНИК КОРОНЫ ФРАНЦИИ И СЫН КОРОЛЯ» (эти слова в латинском тексте показания Пакереля приведены по-французски); «и Он послал меня к тебе, чтобы вести тебя в Реймс, где ты получишь венчание и помазание, если хочешь. – Услыхав это, король сказал своим приближённым, что она сказала ему нечто тайное, чего не знал и не мог знать никто, кроме Бога».

Это, конечно, и есть «тайна короля». На неё довольно прозрачно намекает и Жан Жувенель дез-Юрсен, говоря в обращении к Карлу VII: «Вы были единственным сыном и наследником короля, как это – не вдаваясь в подробности, – стало очевидно в дальнейшем». Не только англо-бургиньонская пропаганда ставила под сомнение законность рождения Карла VII— он сам, отвергнутый своей собственной матерью, издёрганный, невезучий и бессильный, начинал сомневаться в своём наследственном праве. И ему перевернуло душу, когда эта девушка, смотревшая на него с материнской нежностью, как на беззащитного и несчастного ребёнка, «угадала» то, что он затаил в себе, и сказала ему именем Божиим: не бойся, ты сын своего отца.

Когда же слова этой девушки, проникшей в его внутренние терзания, потряслиего душу, Карл VII увидал нечто, что «утвердило» его окончательно. Это и есть вторая сторона шинонской тайны, которую остаётся понять: её рассказ о «явлении», которое было королю.

Вот этот рассказ:

«Ангел, пришедший от Бога и ни от кого другого, принёс знак моему королю… И когда король и те, кто был с ним, увидали этот знак и ангела, который его принёс, я спросила моего короля, доволен ли он; и он ответил, что да» (допрос 10 марта). «Ангел сказал моему королю, чтобы меня допустили до дела и что страна сразу же получит облегчение» (12 марта).

«Знак состоял в том, что ангел утвердил моего короля, принеся ему корону и сказав ему, что он получит всё королевство Французское, полностью, с помощью Божией и посредством моего труда; и чтоб он допустил меня до дела, то есть дал бы мне ратных людей, иначе он не будет так скоро коронован и помазан». Корона «была из чистого золота, такая роскошная, что я не сумею описать всё её богатство; и означала эта корона, что моему королю будет поручено королевство Французское». «Я думаю, многие из тех, кто видел ангела, не увидали бы его, если бы Бог не любил меня и не хотел избавить меня от тех, кто меня испытывал… И с ним были другие ангелы, которых не всякий видел… Что касается короны, её видели многие церковные люди и другие, которые не видели ангела» (13 марта). «Я слышала, что этот знак видело триста человек и больше», – т. е. видело вообще множество людей (10 марта). Однако относительно того, что видел сам король, – «других свидетелей там не было, хотя там было много народа» (1 марта).

Что из этого получается?

1) При первом свидании, когда она сама была в озарении, Карл VII видел ангела, который принёс ему корону, без свидетелей.

2) В какой-то другой момент (или другие моменты) этого ангела видели некоторые другие люди (она дважды называет поимённо ближайших советников Карла VII: архиепископа Реймского, Ла Тремуя, Карла де Бурбона и герцога д’Алансона).

3) Корону в дальнейшем увидали вроде бы все.

Таков её рассказ во время процесса. Согласно же «Информации», составленной судьями через неделю после её смерти, она сказала утром перед казнью, что во всей этой истории «она сама, Жанна, была ангелом, обещавшим королю, что она приведёт его к коронации в Реймс, если её допустят до дела». О том, что ангелом была она сама, Жанна, говорят в «Посмертной Информации» все три свидетеля, присутствовавшие при этих её заявлениях. Но относительно короны они показали по-разному: Луазелер и Ладвеню говорят, что, по её словам, «она сама принесла весть о короне, о которой была речь во время процесса… что не было ничего кроме обещания коронации», «не было иной короны, посланной Богом»; но Пьер Морис, который именно об этом сам её допрашивал, показывает: «Опрошенная о короне и о сопровождавшем её множестве ангелов, ответила утвердительно». Всё это вместе взятое совершенно сбивает с толку западных исследователей. Исходя из её последнего заявления, что король не видел другого ангела, кроме того, которым была она сама, обычно делают вывод, что, говоря о видении короля, она рассказывала сложную аллегорию, стараясь увести судей по ложному следу и не сказать им о тайных сомнениях Карла VII в его собственном наследственном праве; и уже Кишра написал, что в этом иносказании «она скользила по грани лжи». На основе западного мистического опыта по аналогии с экстазами западных мистиков, даже самых крупных, представляется действительно немыслимым, чтобы, во-первых, она могла вести сложный разговор, будучи сама в озарении, и чтобы, во-вторых, Карл VII имел видение ангела, не видя никого, кроме неё самой. Но в мистическом опыте Восточной Церкви (на самых её вершинах) подобные явления повторяются как бы даже с некоторой закономерностью. Преп. Серафим Саровский – пример нам наиболее доступный, потому что самый близкий во времени и едва ли не самый высокий.