одного военачальника, а также инсценировала нападение на японскую железную дорогу, чтобы упредить вторжение. Япония поставила последнего цинского императора во главе марионеточного государства Маньчжоу-го. Это привело к началу второй китайско-японской войны (1937-45 гг.).

Число погибших во второй китайско-японской войне в Японии и Китае, включая мирное население, трудно поддается оценке. Цифры варьируются от 20 млн. человек с китайской стороны, включая раненых, но не убитых, до 35 млн. человек по данным китайских источников. С японской стороны цифры составили чуть более 1,5 млн. человек. Это не считая более 90 млн. беженцев и тех, кто погиб, служа японской империи на заводах. Не передается и то, как действовавшие во время этого насилия ценности Просвещения, а именно социал-дарвинизм, и эффективные фордистские подходы к производству привели к их гибели.

Девятая статья послевоенной конституции сдерживает любые военные амбиции Японии, хотя уже вскоре после ее написания эта статья была поставлена под сомнение геополитическими интересами. Соединенные Штаты хотели, чтобы Япония восстановила свои вооруженные силы для противодействия росту коммунизма в Восточной Азии. Силы самообороны стали юридическим компромиссом: они имеют вид армии, флота и ВВС, но технически не являются "вооруженными силами" и не участвуют в боевых действиях за рубежом.

Однако многие консерваторы в Японии хотят изменить конституцию, чтобы освободить свои силы самообороны от любых правовых ограничений и стать, таким образом, "нормальной страной". Это может быть темой, которая связывает воедино нити досовременной, раннесовременной и современной Японии, а возможно, и всего мира: потенциальное применение насилия государством - это нормальное положение вещей. Но государство никогда не применяет насилие, будь то уголовная система, полиция или вооруженные силы, без какой-либо идеологии, видимой или иной, которая оправдывает его применение.

Заключение

В этом кратком обзоре насилия на протяжении всей истории Японии и, в меньшей степени, современной истории Восточной Азии, я надеялся указать на ряд проблем, присущих тезису Пинкера, касающихся двух вопросов: во-первых, стремление показать линейную тенденцию от чрезвычайно жестокого прошлого к менее жестокому современному настоящему; во-вторых, недостатки в предположениях о том, как история функционирует в качестве дисциплины мышления и аргументации.

Что касается якобы жестокого прошлого, то просто не существует достаточно достоверной информации, чтобы с уверенностью утверждать, насколько жестокими были доисторический, античный и средневековый периоды. То немногое, что есть, позволяет предположить, что досовременный период не был таким жестоким, как может показаться. Более того, анекдоты не могут служить хорошей заменой статистическим данным. Например, каким бы ужасным ни было нападение на буддийские храмы и монастыри, мы никогда не сможем точно сказать, сколько человек было убито. То же самое можно сказать и об Имджинской войне или, не рассмотренном в этой главе, восстании Ань Лушаня (755-63 гг.) в Китае, в результате которого погибло, по некоторым данным, до 36 млн. человек.

В случае с Японией всплески насилия, безусловно, выглядят нелинейными. До XVII века нарастание и спад макронасилия свидетельствовали о том, что причиной насильственных событий были силы, выходящие за рамки представлений о гуманности, свободе и других подобных "лучших ангелах". И когда в эпоху Токугава наступила "эра мира", казалось, что из европейского центра на неевропейскую периферию не хлынуло Просвещение. По сравнению с периодом Воюющих государств, предшествовавшим "эпохе мира", уровень насилия в Японии снизился, но между военачальниками и режимом Токугава существовал полезный двусмысленный мир, заключенный путем переговоров, который привел к стабильности, с одной стороны, и к представлениям о благожелательности и добродетельном правлении, которые привели к созданию более мирных бюрократий, с другой. Но даже в этом случае, если учесть крестьянские восстания и городское насилие, период Токугава в какой-то мере может оказаться более жестоким, чем предшествующие ему века, включая даже период Воюющих государств. Как и ценности эпохи Просвещения в Европе, представления о благожелательности и добродетели действительно могли оправдывать насилие.

Как и тезис Пинкера, представления о всегда мирной Японии Токугава замутнены идеологией. Наверное, не случайно Японию Токугава, которую часто называют не только мирной, но и изолированной, называют "ранней современной" Японией, в состоянии явившей миру уникальный народ и культуру, подвергшуюся воздействию явно не просвещенных милитаристов, втянувших Японию и Восточную Азию в войну. Нет, насилие - такая же часть современности, как iPhone и свобода слова. Утверждать, что Просвещение, время "почти современности", несет с собой только хорошее, логически не верно.

 

Глава 12. Британское имперское насилие и Ближний Восток

 

Каролина Элкинс

К лету 1938 г. арабское восстание в подмандатной Палестине продолжалось уже около двух лет, и Великобритания потеряла контроль над ситуацией. Обе стороны имперского разделения терроризировали арабских жителей, а повстанцы доминировали в сельской местности, где разрушили огромные участки инфраструктуры Палестины. В то время как Британия пыталась собрать новый руководящий состав, чтобы возглавить и раз и навсегда подавить восстание, один офицер разведки, капитан Орде Уингейт, выступил с идеей "терроризировать террористов... [чтобы] поймать их и просто уничтожить". Чиновники самого высокого уровня одобрили детище Уингейта - Специальные ночные отряды - и вместе с ним план "создания системы и незаметного перемещения войск и полиции ночью по стране и в деревни, чтобы удивить банды, вернуть доверие крестьян и получить контроль правительства над сельскими районами". Для Уингейта и его высших офицеров воплощение превосходства британского "национального характера" и мастерства в обучении и естественной агрессии в высокодисциплинированную контртеррористическую операцию с единственной целью - уничтожить арабских повстанцев - было ключом к восстановлению британского колониального контроля.

Третий отряд Уингейта, применяя свой метод борьбы с терроризмом, проникал прямо в сердце арабских деревень. Специальные ночные отряды вскоре заслужили свой легендарный статус, когда барометром успеха стало количество трупов и репрессии. По приказу капитана бойцы Уингейта предпочитали наносить телесные повреждения не пулями, а окровавленными и расчленяющими штыками и бомбами; их вдохновляла и "мораль наказания" их лидера. Репрессии стали частью репертуара "Отряда", когда в рот несговорчивым арабам засыпали песок, пропитанный маслом. Уингейт хвастался, что "любой, кто задерживался на линии с незаконной целью, должен был быстро и бесшумно исчезнуть".

Британская империя стала известна как своими гражданскими войнами, так и тем, что оставляла их после себя, и Палестина не стала исключением. Специальные ночные отряды стали тренировочной базой для будущих еврейских повстанцев, как против Британии, так и против арабского населения. Также "Отряды" охватили широкие слои британских сил безопасности, некоторые из которых, такие как капрал Фред Хаубрук и лейтенант Рекс Кинг-Кларк, были профессиональными солдатами, обученными убивать. Другие, когда Специальные ночные отряды расширились, были похожи на неопытного, ищущего работу Сиднея Берра, который, работая по контракту в полиции в Палестине, знал арабов только как