Королевские врачи, примчавшиеся из Версаля и Парижа, согласились, что принцесса просто страдает от газов. «Мы продолжали беседовать у ее кровати, полагая, что угрозы нет. Мы даже нашли в ее страданиях положительную сторону, ибо надеялись, что ее нынешнее состояние поможет ей примириться с Месье: он, казалось, был искренне тронут болезнью Генриетты».

Однако когда Генриетта услышала чьи-то слова о том, что ей становится лучше, она ответила: «Все это так далеко от истины, что не будь я верующей, то предпочла бы убить себя – вот как велики мои муки».

Когда врачи поднесли к ней свечу, собираясь взглянуть поближе на лицо (к тому моменту оно было, словно у трупа), Месье спросил, не беспокоит ли ее свет. «О нет, Месье, – ответила она, – меня уже ничто не может побеспокоить. Вот увидите, к завтрашнему утру меня уже не будет среди живых».

«Ей дали суп, – писала мадам де Лафайет, – ибо она ничего не ела с самого обеда. Стоило ей только проглотить ложку, как боли усилились – точно так же, как и после глотка цикориевой воды. Отпечаток смерти ясно читался на ее лице, и она выносила сильнейшие муки без малейшего признака страха. Когда приехал король, у Мадам как раз случился болезненный приступ… Видя, что для нее нет ни малейшей надежды, король заплакал и попрощался с нею. Она заговорила, умоляя не проливать по ней слез, потому что от этого она и сама не может их сдержать, и добавила, что первое, о чем он услышит завтра утром, будет известие о ее смерти».

Когда прибыл лорд Монтегю, английский посол, Генриетта «говорила о короле, о своем брате и о горе, которое ему причинит ее смерть… Она умоляла посла передать Карлу, что из этого мира уходит та, которая любит его больше всего на свете. Посол спросил, отравили ли ее. Не знаю, подтвердила ли она его подозрения, но точно знаю, что она попросила посла ничего не рассказывать об этих подозрениях королю. Она хотела избавить Карла от боли и в особенности – предостеречь от мести. Генриетта также сказала, что король [Людовик XIV] невиновен, и никакое подозрение не должно пасть на этот дом… Между тем она все слабела, и время от времени теряла сознание, а ее пульс угасал».

Доктора хотели пустить больной кровь, вскрыв вену на ноге и поместив конечность в горячую воду. «Если таково ваше решение, то не теряйте времени, – проговорила Генриетта, – ибо в голове у меня все путается, а боль в животе невыносима». Кровопускание не дало эффекта, потому что кровь едва вытекала из раны. Генриетте казалось, что она так и умрет – с ногами в воде.

«Священник вложил ей в руки распятие, и она горячо поцеловала крест. В этот момент силы оставили Генриетту, и она позволила себе потерять сознание, лишившись почти одновременно и дара речи, и жизни. Всего минуту промучившись, раз или два судорожно сжав губы, она скончалась в половине третьего ночи – через девять часов после того, как впервые ощутила признаки болезни».

Все подозрения падали на Месье. Когда Карл II услышал о смерти своей двадцатишестилетней сестры, которую он всего несколько дней назад видел совершенно здоровой, то воскликнул: «Месье – негодяй!» Поклонник Генриетты, герцог Бекингем, настаивал, что Англия должна объявить Франции войну. Люди на улицах Лондона бунтовали, крича: «Долой французов!» Карл даже выслал охрану, чтобы защитить французское посольство от гнева толпы.

Посмертное вскрытие

У Людовика тоже были подозрения, что кто-то – может быть, его брат или же шевалье де Лоррен – отравил Генриетту. На следующий день после ее смерти он организовал публичное вскрытие, на котором присутствовали семнадцать французских и два английских врача, английский посол лорд Монтегю и еще около сотни человек, включая множество английских подданных.

Маркиз де Сен-Морис, присутствовавший при вскрытии, писал: «Живот принцессы вздулся самым невероятным образом. При первом же разрезе тело начало издавать зловоние столь мерзкое, что все, принимавшие участие в процедуре, были вынуждены удалиться от стола и могли приблизиться к трупу, лишь накрыв лицо маской… в теле обнаружилось довольно большое количество желчи, а также гниющая печень».

Желудок – который, несомненно, был бы затронут в случае отравления – выглядел здоровым, если не считать «дыры с почерневшими краями». Когда английский хирург Александр Бошер захотел рассмотреть его более внимательно, французский врач успокоил его: не о чем переживать, это ничего не значащий надрез, который он нечаянно сделал ножницами для вскрытия.

Врачи пришли к выводу, что дисбаланс горячей желчи в организме привел к смерти Генриетты вследствие cholera morbus – воспаления кишечного тракта, не имеющего ничего общего с бактериальной инфекцией под названием холера, которую впервые зарегистрировали в Европе в девятнадцатом столетии.

Современная диагностика

Останки Генриетты были осквернены во время массового разграбления королевских гробниц Сен-Дени в 1793 году.

Однако история показала, что Александр Бошер был не так уж и неправ. В те времена врачи уже были осведомлены, что едкие яды могут прожечь желудок, и французские врачи (которых несомненно пугала перспектива войны с Англией) с ужасом взирали на черную дыру в желудке Генриетты. Чего они не знали – так это того, что при перфорации, вызванной ядом, рана будет большой и неправильной формы, в то время как у Генриетты наблюдалась дыра маленькая, округлая, с приподнятыми и почерневшими краями. Современная наука позволяет нам по этому признаку диагностировать прободную язву желудка.

В течение трех лет у Генриетты наблюдались симптомы язвы – периодические боли в животе, изжога, тошнота. 19 июня 1970 года, когда она выпила немного цикориевой воды, язва прорвалась, и кислоты из желудка попали в полость тела. Она ощутила это как резкий укол, который приняла за симптом отравления. Затем началась невыносимая боль, когда кислота добралась до внутренних органов, отсюда – диарея, тошнота, рвота и, наконец, летальный исход. Все это в самом деле напоминает отравление мышьяком. Суп, который она пила на смертном одре, также попал из желудка в брюшную полость, причиняя еще большую боль.

К несчастью, у дочери Генриетты от Месье, Марии Луизы, королевы Испании, перед смертью были те же симптомы, и она умерла, как и мать, в 1689 году, в двадцать шесть лет. В течение долгого времени Мария Луиза ела в основном устрицы, оливки и огурцы, так же, как ее мать целыми неделями пила молоко – вероятно, потому что эти продукты не раздражали язву.

В пять часов утра 10 февраля 1689 года Мария Луиза проснулась от мучительной боли вкупе с рвотой и диареей и скончалась через два дня. Живя в обстановке коварного испанского двора, она так боялась отравления, что просила Людовика XIV прислать на всякий случай противоядие. Французский и испанский двор единогласно считали, что ее отравили за то, что Мария Луиза не смогла родить наследника мужу-импотенту, испанскому королю Карлу II, страдавшему от дурной наследственности. Но теперь, глядя на все факты, можно предположить, что она просто унаследовала от матери генетическую предрасположенность к язве желудка.