Если бы европейское медицинское сообщество тех лет имело привычку широко распространять и публиковать результаты исследований (как это происходит сейчас), врачи, проводившие вскрытие Генриетты, возможно догадались бы об истинных причинах ее смерти. Всего за пять лет до этого, в 1665 году, двадцатисемилетняя Элизабетта Сирани, известная художница-портретистка из Болоньи, умерла в течение суток от внезапной и сильной боли в животе. Главный хирург города провел вскрытие в присутствии семи врачей и обнаружил отверстие в желудке, окруженное рубцовой тканью – как он полагал, то были следы воздействия едкого яда.

Обезумевший от горя, отец Элизабетты убедил местные власти, что за отравлением стоит служанка. На суде двое врачей свидетельствовали, что художница умерла от яда, а двое других – что дыра в желудке появилась в результате прорыва язвы. Сомнения были истолкованы в пользу служанки, и ее признали невиновной. Можно только воображать, сколько невинных слуг казнили за предполагаемое отравление, когда их хозяева на самом деле просто умерли от прободения язвы.

Что касается Месье, то после того, как он покорно женился на Елизавете Шарлотте Пфальцской – той самой немке, которую Людовик когда-то выбрал для него, – король разрешил шевалье де Лоррену вернуться ко двору. Новая Мадам сообщила многочисленным друзьям, что, по ее мнению, Генриетту действительно отравили, однако Филипп совершенно ни при чем. Зная натуру мужа, она понимала, что он мог в какой-то момент похвастаться этим, однако Месье, казалось, был в растерянности от смерти Генриетты.

Елизавета Шарлотта старалась поддерживать относительно дружеские отношения с шевалье де Лорреном и прочими многочисленными любовниками Филиппа, хотя они крали у нее деньги, косметику, платья и драгоценности. Она попросту боялась, что однажды ей тоже поднесут цикориевую воду.

Когда изысканно красивая любовница Людовика XIV умирала в парижском монастыре, она говорила всем присутствующим, что кто-то медленно травил ее. Мучимая постоянными болями, кашлем и вагинальным кровотечением, Мария-Анжелика де Скорай, герцогиня де Фонтанж, не подозревала, что признанные отравители, сидевшие в тюрьме по соседству, уже подтвердили ее слова.

Дочь знатного, но обедневшего графа де Руссиля, Мария-Анжелика была так поразительно красива, что ее родня, «питавшая большую склонность восхищаться состоянием, а не честью, – так писал придворный остроумец Роже де Рабютен, граф де Бюсси, – объединилась, дабы подготовить девушку к жизни при дворе и обеспечить средствами, соответствующими положению, которое она собиралась занять».

Иными словами, они надеялись, что Людовик XIV сделает ее своей фавориткой. В октябре 1678 года ей выбили весьма достойное место фрейлины мадам Палатин[78], второй жены брата короля Месье (первой женой была Генриетта Стюарт, о которой мы говорили в предыдущей главе). На новом месте, то есть при дворе, за Марией-Анжеликой закрепился титул мадемуазель де Фонтанж – по названию имения, находившего в собственности у ее семьи.

К тому времени у короля уже было несколько фавориток, и каждую он щедро награждал за услуги. Первая любовница, нежная Луиза де Лавальер, пробыла в этом статусе с 1661 по 1667 год, когда ее оттеснила остроумная, восхитительная Атенаис, маркиза де Монтеспан. Маркиза стала звездой самого влиятельного европейского двора. Ее версальские апартаменты состояли из двадцати комнат (в то время как королеве отводилось всего одиннадцать), она носила драгоценности и упивалась любовью короля и властью, которую эта любовь ей предоставляла.

Однако Людовик так часто смотрел на сторону, что она не могла ни на минуту расслабиться. Одна за другой женщины попадали в королевскую постель, надеясь подвинуть мадам де Монтеспан с поста официальной фаворитки, однако ей каким-то образом удавалось сохранить положение. В 1678 году, родив девятого ребенка (два от мужа, семь – от короля), она уже не смогла восстановить фигуру. Однажды итальянский писатель Прими Висконти увидел, как мадам де Монтеспан выходит из кареты, и был потрясен тем, как она растолстела. Мельком увидев голень, он вскричал, что она толщиной с его талию.

И вот на горизонте возникла мадемуазель де Фонтанж. Один ее взгляд вызывал у придворных поэтические приступы. Некий посол писал: «Необыкновенная красавица, какой в Версале не видели уже много лет. Фигура, смелый характер, внешность ее способны удивить и очаровать даже столь искушенный двор, как французский».

Король был немедленно сражен, едва только увидел девушку в цветущей свите своей невестки, и к началу 1679 года она стала его любовницей. Госпожа де Монтеспан делала вид, что находит утешение в религии, посте, молитвах и встречах со своим духовником. Многие отвергнутые фаворитки поступали так, «отдавая остатки своей красоты Иисусу Христу», как выразился остроумный английский писатель сэр Хорас Уолпол.

Однако вспыльчивой маркизе не всегда удавалось держать маску восхищенного благочестия. Порой она разражалась слезами и, совершенно игнорируя иронию ситуации, осуждала «великий грех мадемуазель де Фонтанж». Придворные вдоволь наслушались ссор между королем и его бывшей любовницей: их гневные голоса эхом отдавались в золоченых залах дворца.

Хотя тщеславие, гордыня и вспыльчивость мадам де Монтеспан оттолкнули от нее большинство людей, все признавали, что она остроумна и способна легко вести беседу. В то же время разговор с мадемуазель де Фонтанж разочаровывал, стоило ей открыть рот. Один придворный назвал новую фаворитку «красивой, словно ангел, и глупой, как пробка».

Жившая при дворе знатная дама Марта Маргарита де Келюс писала: «Короля, по правде сказать, привлекало лишь красивое личико, а глупая болтовня новой фаворитки заставляла его краснеть. Можно привыкнуть к красоте, но только не к глупости».

Хотя король и понимал, что девушка просто глупа, он не мог отказать себе в наслаждении ее красотой. В первый день нового 1680 года мадемуазель де Фонтанж появилась на праздничной мессе «в образе богини», сияя драгоценностями. Людовик начал носить камзолы, сочетавшиеся с ее нарядами, и оба украшали одежду одинаковыми лентами.

Придворные были удивлены, когда 16 января мадемуазель де Фонтанж не явилась на свадьбу мадемуазель де Блуа, тринадцатилетней дочери короля от Луизы де Лавальер, и принца де Конти. Вскоре стало известно, что у королевской любовницы случился выкидыш. Однако выкидыши, мертворождения и смерть новорожденных происходили достаточно часто, и все полагали, что скоро мадемуазель вновь воссияет красотой.

27 февраля она появилась на балу – прекрасная, как и прежде. Однако придворные заметили некую хрупкость, появившуюся в ней; кроме того, мадемуазель де Фонтанж почти не танцевала. 6 апреля король даровал ей титул герцогини де Фонтанж и ошеломляющий ежегодный доход в размере 80 000 ливров. Мадам де Монтеспан корчилась от злобы: хотя она провела с королем годы и родила ему столько детей, он так и не даровал ей титул (ибо в этом случае ее муж также стал бы герцогом). А глупая девчонка без ума и образования, не подарившая Людовику ни одного ребенка, удостоилась чести, о которой госпожа де Монтеспан мечтала всю жизнь.