Неожиданно на сторону начальника штаба стал и генерал Назаров.

– Нет, господа, насильственная эвакуация атамана невозможна. У генерала Каледина осталось только одно – это его большое чистое честное имя. И этим именем может распорядиться только он сам, по собственному усмотрению. Никто не имеет права мешать ему в этом…

На этом вопрос о насильственной эвакуации Каледина из Новочеркасска был снят. Офицерский конвой отпустили, Назаров убыл для организации обороны города. В Атаманском дворце осталось всего несколько человек.

Закончив с делами в своем рабочем кабинете, Каледин пригласил к себе полковника Сидорина и продиктовал ему приказ, который потребовал немедленно довести до войск. Он гласил:

«Части Добровольческой армии сосредоточиваются в районе города Ростова. Перед донскими партизанами на Сулинском фронте встает роковая необходимость стрелять в своих же донских казаков. Это недопустимо ни при каких условиях.

Каждый партизан, каждый отдельный партизанский отряд может считать себя свободным и может поступать с собой по своему усмотрению. Кто из них хочет, может присоединиться к Добровольческой армии, кто хочет, может перейти на положение обывателя и скрыться. Этим я открываю фронт с единственной целью – не подвергать город всем ужасам гражданской войны».

Подписав приказ и убедившись, что он отправлен в войска сразу несколькими посыльными-казаками, в третьем часу дня Алексей Максимович прошел в комнату жены, которая в это время беседовала с одной из посетительниц. Обсуждался вопрос организации дополнительного питания для раненых. Каледин не стал вмешиваться в разговор, несколько минут посидел в стороне и, не сказав ни слова, вышел. Он прошел в маленькую комнату, расположенную рядом с его рабочим кабинетом, которую занимал брат Василий Максимович, и плотно закрыл за собой двери.

Оставшись один, Алексей Максимович снял форменную тужурку с двумя Георгиевскими крестами, аккуратно повесил ее на спинку стула, лег на кровать и выстрелил из револьвера в сердце.

Тело Войскового атамана в первые дни после его смерти покоилось в небольшой церкви Атаманского дворца. Вечером 1 февраля оно было торжественно перевезено в Войсковой собор, где состоялась панихида. А на следующий день при огромном стечении народа Каледин был похоронен на городском кладбище рядом с кладбищенской церковью. Из членов Войскового правительства на похоронах присутствовало всего семь человек. Остальные к этому времени покинули Новочеркасск, спасая собственные жизни, семьи, ценности…

Большевики с радостью встретили весть о смерти Каледина. Газета «Правда» в те дни писала: «Борьба клонится к концу. Буржуазно-помещичья контрреволюция в агонии; она умирает, разбитая и обессиленная, и выстрел Каледина в свой собственный череп символизирует эту позорную смерть…»

После гибели Каледина борьба на Дону еще некоторое время продолжалась. 29 января Войсковым Атаманом был избран генерал А. М. Назаров, который в этот же день ввел смертную казнь за неповиновение войсковому командованию и объявил новую всеобщую мобилизацию. Но эти меры уже не могли спасти положения. 2 февраля красногвардейский отряд Г. К. Петрова у станции Глубокая разбил полуторатысячный отряд полковника Чернецова, сам командир отряда был убит. Остатки белоказачьих войск с боями начали отходить к Ростову, преследуемые превосходящими силами противника. Город, незадолго до этого оставленный Добровольческой армией, оборонять было некому. 23 февраля Ростов был взят красными, после чего их основные силы были брошены против Новочеркасска.

Тем временем красногвардейцы заняли Батайск и Таганрог. Создалась непосредственная угроза Ростову. Появились конные части со стороны Донецкого бассейна. Определилась угроза на новочеркасском направлении. Положение становилось все более и более серьезным. В этих условиях генерал Корнилов пришел к убеждению о невозможности дальнейшего пребывания Добровольческой армии на Дону, где ей при полном отсутствии помощи со стороны казачества грозила гибель. Он решил уходить на Кубань. Лавр Георгиевич надеялся, что в станицах, через которые будет проходить армия, откликнутся на его призыв и помогут сформировать конные, а селения с неказачьим населением дадут людей для пехоты.

В штабе разрабатывался план для захвата станции Тихорецкой, подготавливались поезда. Об этом решении телеграмма была направлена генералу Каледину. 29 января он собрал правительство и заявил о своей отставке, и застрелился.

Смерть атамана всколыхнула на некоторое время донское казачество. Старики заявили, что они невинны в гибели атамана и что долг всех казаков – выполнить его призыв стать на защиту Дона. В Новочеркасск тысячами стали стекаться донцы для формирования частей. Казалось, что Дон ожил. Но вследствие того, что штаб донского войска оказался не на должной высоте (не подготовили помещений для размещения прибывающих казаков, не организовали довольствие горячей пищей, не сумели наладить организационные вопросы), подъем скоро прошел. Казаки стали разъезжаться по станицам.

Решив уходить из Ростова, Корнилов предполагал взять с армией ценности ростовского отделения Государственного банка. Алексеев, Романовский и Деникин высказались против этого, считая, что такая акция бросит тень на доброе имя Добровольческой армии. Лавр Георгиевич прислушался к их мнению. Он отдал распоряжение отправить ценности в Новочеркасск, в распоряжение донского правительства. Однако оно ими воспользоваться не смогло. В день спешной эвакуации из города ценности были оставлены Красной Армии. Основные силы Добровольческой армии численностью около трех тысяч бойцов сосредоточились в станице Ольгинской поздно вечером 9 февраля. Там уже разместился на ночлег отряд генерала Маркова, пробившийся мимо Батайска по левому берегу Дона. Здесь Корнилов провел реорганизацию армии. Пехота сводилась в три полка: офицерский (командир генерал Марков) – 730 человек, партизанский (командир генерал Богаевский) – около тысячи человек и Ударный Корниловский (командир полковник Неженцев) – около тысячи человек. Кавалерия была объединена в четыре отряда, насчитывавшие немногим более 800 человек. Создавался артиллерийский дивизион в составе десяти орудий. Штатским лицам Корнилов приказал оставить армию.

Реорганизация войск вызвала негативную реакцию смещенных начальников и неудовольствие в частях.

Статус многих офицеров резко понизился. Командир офицерского полка генерал-лейтенант Марков, к примеру, в недавнем прошлом был начальником штаба Западного фронта. Объяснялось это тем, что из 3700 бойцов Добровольческой армии 2350 были офицерами, в том числе 36 генералами и 242 штабс-офицерами (более двадцати из них были офицерами Генерального штаба). Из 1848 офицеров военного времени (не считая капитанов, которые относились к кадровым) штабс-капитанов насчитывалось 251, поручиков – 394, подпоручиков – 536, прапорщиков – 668 (в том числе произведенных в этот чин из юнкеров).

Из них к началу февраля в составе армии удалось сформировать:

1. Корниловский ударный полк (командир подполковник Неженцев).