В павильоне гостям подавали чай, кофе или шоколад, пирожные, торты и печенье. Гитлер, прихлебывая яблочный чай, с особой охотой пускался в бесконечные утомительные монологи.

К шести часам возвращались назад. Гитлер уходил наверх передохнуть, Борман под язвительные замечания Евы исчезал в комнате какой-нибудь из секретарш, остальные разбредались кто куда.

К ужину вся церемония повторялась. Ева обычно выглядела самой элегантной и надевала полный набор украшений — ожерелье, брошь, браслет, маленькие часики с бриллиантами. Правда, украшения, подаренные Гитлером, всегда были из разряда дешевых и довольно безвкусных, ибо выбирал их Борман. После ужина общество переходило в гостиную, обставленную простой и чрезвычайно массивной мебелью. Огромный шкаф, монументальная стеклянная горка, большие часы с бронзовым орлом, шестиметровый стол, за которым работал Гитлер, два уголка для отдыха. На стенах висели полотна: нагая натурщица, приписываемая Тициану, «Нана» кисти Ансельма Фейербаха, ранний пейзаж Карла Шпицвега, написанные Джованни Паоло Паннини римские развалины. Гитлер всегда с гордостью говорил, что приобрел эти картины на свои деньги.

Начинался показ кинофильма, женские роли в котором рецензировал Гитлер, мужские — Ева, а Борман неизменно находил повод уколоть ответственного за кинопродукцию Геббельса.

После сеанса все собирались вокруг огромного камина, кто-то садился в удобные кресла, прочие — на длинную и неудобную софу, напоминая кур на насесте. Гитлер снова пил чай, Ева — шампанское, остальные — ликер или коньяк. Из-за неудачной меблировки каждый тихо беседовал с соседом. Гитлер то шутливо пикировался с Евой, называя ее скотч-терьеров «огородными пугалами» и получая в ответ, что его овчарка Блонди — «вылитая сельская телка», то о чем-то шептался, держа ее за руку. А чаще всего он просто молчал, задумчиво глядя на огонь камина.

Разговоры всегда шли о пустяках. Гитлер сразу замечал у дам новую прическу или сумочку, отпуская по этому поводу массу комплиментов. Тихо играл проигрыватель, обычно звучала музыка Штрауса, Легара, Вагнера. Когда они надоедали Еве, она ставила пластинку с американскими джазовыми мелодиями. Гитлер находил иные превосходными, а Ева всякий раз отвечала, что его друг Геббельс эту пластинку запретил.

Вообще-то Гитлер мало считался с ее присутствием. Часто фюрер заявлял, что у такого человека, как он, не может быть детей, ибо они по сравнению с отцом окажутся никудышными людьми подобно бездарнейшему сыну Гёте. Фюрер не уставал повторять, что женщины вешаются на него лишь потому, что он холост, и жениться не собирается. Конечно, для Евы такие слова звучали как публичные пощечины.

Вновь подавалось шампанское, после захвата Франции — трофейное, но дешевых сортов, поскольку лучшие успел утащить Геринг. Часам к двум ночи, когда все начинали позевывать, Ева просила у Гитлера разрешения удалиться, минут через двадцать уходил и фюрер. Гости обретали свободу, часть отправлялась спать, другая начинала пить коньяк и веселиться.

Так проходил обычный день, о котором Альберт Шпеер совершенно верно заметил, что он был отмечен «странной пустотой, тягучестью и невыразимой скукой».

1938 год был годом важнейших политических событий. В марте германские войска вступили в Австрию. Вначале Гитлер намеревался создать конфедерацию двух государств. Но когда он прибыл в родной Линц, то встретил настолько восторженный прием, что решил включить Австрию в состав рейха. Чтобы полнее ощутить вкус победы, ему потребовалось присутствие любящей женщины, которая своими глазами увидела бы его триумф. Фюрер по телефону попросил Еву немедленно приехать в Вену. В отеле «Империал» их номера располагались рядом. Ликующие венцы, приветствуя стоявшего на балконе Гитлера, и не подозревали, что рядом, за стенкой соседнего номера, находится возлюбленная их обожаемого фюрера. В мае Ева сопровождала Гитлера во время его визита в Италию, разумеется, вновь неофициально.

Летом- разразился судетский кризис. Гитлер заявил, что не намерен далее терпеть издевательства чехов над судетскими немцами и настаивает на передаче Судетской области Германии. Он обещал, что это последнее территориальное требование рейха, и пригрозил решить проблему силой. Западные державы встревожились. В Нюрнберг, где тогда находился Гитлер, прибыли германские послы из Англии, Франции и США с умиротворяющими посланиями глав этих государств. Но Гитлер никогда не любил ни читать такие послания, ни выслушивать доклады собственных послов, считая всех их «сплошными бездарями и тупицами».

«Бездари» маялись в «Гранд-отеле», где проживала и Ева. Видя, как изнывают и нервничают эти солидные господа, она не выдержала и попросила Гитлера принять их. Поломавшись, фюрер внял ее словам и распорядился позвать «этих заср…».

В любом случае Гитлер был настроен решительно и, несмотря на опасения генералов, готов начать войну. На всякий случай еще 2 мая он написал завещание, оставив все свое имущество партии. Там были названы и частные лица, которым следовало выплачивать из этих средств определенные суммы. Примечательно, что первой была указана Ева Браун, которой пожизненно назначалась тысяча марок в месяц. Это первый официальный документ Гитлера, где упоминается ее имя. Очевидно, весной 1938 года Ева Браун уже заняла в сердце Гитлера настолько прочное место, что отныне для него не существовало других женщин.

Одновременно он распорядился, чтобы в здании новой рейхсканцелярии, реконструируемой на основе старой, были выделены отдельные апартаменты для его «личной секретарши фройляйн Евы Браун». В начале 1939 года она въехала в свою новую квартиру, которая занимала прежнюю спальню президента Гинденбурга. Комнату, примыкавшую к библиотеке Гитлера, украшали огромный портрет Бисмарка и не меньших размеров камин.

Со стороны Ева казалась обыкновенной секретаршей, хотя никто не смог бы определить ее обязанности. Она обедала вместе с коллегами, разносила иногда какие-то бумаги и не имела права свободно входить в ту часть канцелярии, где располагались высшие государственные и партийные инстанции.

Если Ева просила Гитлера взять ее с собой на какой-нибудь из великолепных государственных приемов или просто отпустить на сезонный бал, то получала неизменный ответ, что она «не создана для светской жизни», что она «слишком дорога ему», оберегающему «ее чистоту и непорочность» в этом «греховном Вавилоне» — Берлине, переполненном «грязью и подлостью». Пожалуй, сам того не желая, Гитлер давал меткую характеристику столице Тысячелетнего рейха.

Еву, разумеется, обижало такое отношение к ее просьбам. Чтобы отвлечься, она часто ездила по магазинам на «мерседесе» с водителем из СС. Однажды это привело к забавному случаю, о котором известно со слов Ильзы.

В обычной для секретарши строгой одежде Ева зашла в знаменитый на всю Европу фирменный магазин кожаных изделий за сумочкой. Перебрав несколько недорогих вещей, она заметила прекрасный набор в витрине и попросила принести его. Продавщица возразила, что это очень дорогой набор из крокодиловой кожи, что он даже и не продается, а выставлен скорее для рекламы. Она никак не решалась принести его, и тогда Ева тоном аристократки потребовала управляющего. Тем же тоном скромно одетая секретарша заявила ему, чтобы весь этот набор немедленно доставили в рейхсканцелярию, а счет — в личную канцелярию фюрера. Продавщица и управляющий лишились дара речи. Набор был мгновенно доставлен вместе с огромным букетом цветов.