Тогда никто из них еще не знал правды. А теперь все закончилось и пути назад больше нет.

Я жалела, что так и не нажала тревожную кнопку. Что не приехала Кейт и не забрала меня далеко-далеко, к людям, которые спокойно воспринимали таких монстров, как я.

Когда мне вот-вот должно было стукнуть десять, эта цифра казалась чем-то ужасно значительным. Еще бы – двузначное число! Только о предвкушении праздника и речи не шло. Во время обеда я сидела за столом в окружении учебников и катала горошины по тарелке, старательно игнорируя всеобщее молчание. Родители не перемолвились между собой ни единым словом. Со мной тоже никто не разговаривал. Мамины глаза покраснели, взгляд ее казался безжизненным. Полчаса назад они с отцом поспорили о моем дне рождения. Мама хотела устроить вечеринку с сюрпризом, а отец настаивал на отмене праздника. Он считал, что теперь, когда во всем квартале не осталось больше ни одного ребенка, вешать поздравительный баннер и привязывать снаружи букет шаров будет слишком жестоко. Я подслушала этот разговор, стоя наверху, около лестницы.

На самом деле меня не особенно волновал этот день рождения. Приглашать все равно никого не хотелось. Гораздо больше я радовалась тому, что стала взрослой. Ну или, по крайней мере, скоро стану. Начну одеваться, как девушки с обложек журналов: носить платья и каблуки, делать макияж – в общем, перейду в среднюю школу.

– Через десять лет после завтрашнего дня мне исполнится двадцать. – Не знаю, зачем я произнесла это вслух. Наверное, посчитала мысль значительной и захотела ею с кем-нибудь поделиться.

Воцарившаяся вслед за этим тишина ранила до глубины души. Мама резко выпрямилась и прижала салфетку к губам. На миг мне показалось, что она сейчас встанет из-за стола и выйдет из комнаты, но папина ладонь легла поверх маминой, и она ухватилась за нее, точно за якорь.

Папа доел жареного цыпленка и улыбнулся, его губы слегка дрожали. Потом наклонился вперед, и наши одинаково зеленые глаза встретились.

– Так точно, маленькая пчелка. А сколько тебе будет еще через десять лет после этого?

– Тридцать, – сказала я. – А тебе… пятьдесят два!

Он рассмеялся.

– Правильно! Полпути до…

Могилы, – шепотом добавил внутренний голос. – Полпути до могилы. Папа понял свою ошибку, и слово замерло у него на губах. Но было слишком поздно. Все трое поняли, что он имел в виду.

Могила.

Я знала, что такое смерть. Знала, что происходит после смерти. В школу иногда приглашали специальных гостей для того, чтобы они провели беседу с оставшимися детьми. Одна из таких гостей, мисс Финч, устроила презентацию за две недели до Рождества. На ней была ярко-розовая водолазка и очки вполлица. Основные тезисы она написала на доске крупными, заглавными буквами: СМЕРТЬ ЭТО НЕ СОН. ОНА СЛУЧАЕТСЯ КОГДА УГОДНО. ОТТУДА НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ.

Когда люди умирают, пояснила мисс Финч, они перестают дышать. Перестают есть, говорить, думать. Мертвые не способны скучать по нам так, как мы скучаем по ним. И уже никогда, ни при каких обстоятельствах им не удастся проснуться. Она продолжала приводить примеры, словно перед ней находились одни тупицы. Словно это не мы шестеро наблюдали, как умирала Грейс. Мертвые кошки не мурлычат, мертвые собаки не играют. Мертвые цветы – мисс Финч указала на букет увядших цветов на учительском столе – не могут расти или цвести. Лекция тянулась несколько часов. И каждый час мисс Финч задавала один и тот же вопрос: «Вы все поняли?» И только на один свой вопрос я так и не смогла получить ответ.

– Каково это?

Папа окинул меня внимательным взглядом.

– Ты о чем?

Я опустила взгляд на тарелку.

– Умирать. Что ты при этом чувствуешь?

Я понимала, что все очень индивидуально, что сердце перестает биться и дыхание прекращается, но каково все это ощущать?

– Руби! – в голосе мамы слышался ужас.

– Понятно, что это больно, – сказала я, – но после того, как все закончится, ты по-прежнему остаешься в теле? Понимаешь, что умер?

– Руби!

Папины брови сошлись на переносице, плечи поникли.

– Ну…

– Ты не посмеешь, – прошептала мама, пытаясь сбросить папину ладонь с дрожащих пальцев. – Джейкоб, ты не посмеешь…

Я сидела, сцепив руки под столом, стараясь не смотреть в мамино побледневшее лицо, от которого резко отхлынула вся кровь.

– Никто… – начал отец. – Никто не знает, дорогая. Я не могу ответить на твой вопрос. Все мы узнаем об этом в свое время. Думаю, это может зависеть…

– Прекрати! – крикнула мама, стукнув ладонью по столу. Тарелки со звоном подпрыгнули. – Руби, иди в свою комнату!

– Успокойся, – твердо сказал отец. – Это важные вещи. И мы должны их обсудить.

– Нет! Ничего подобного! Как ты вообще посмел? Сначала отменил праздник, а теперь, когда я сказала… – Она высвободилась из его объятий. Открыв рот, я наблюдала, как мама схватила со стола стакан с водой и метнула отцу в голову. Он протянул руку, но мама успела увернуться и встать на ноги. Стул с грохотом рухнул на пол через секунду после того, как стакан вдребезги разбился о стену.

Я закричала. Крик вырвался наружу непроизвольно. Мама обошла стол и схватила меня за локоть, рывком поставив на ноги и едва не сдернув скатерть со стола.

– Прекрати сейчас же! – крикнул отец, – Остановись! Мы обязаны рассказать ей об этом! Доктора сказали, мы должны ее подготовить!

– Мне больно, – пискнула я. Мама вздрогнула при звуке моего голоса и посмотрела вниз, туда, где ее ногти глубоко впились в мое предплечье.

– О господи… – прошептала она. Я резко вырвалась, взбежала по ступенькам наверх и захлопнула дверь своей спальни. Крики родителей стихли.

Я нырнула под тяжелое пурпурное покрывало, сбросив аккуратно рассаженных плюшевых зверей на пол. Даже не стала снимать школьную форму и выключать свет до тех пор, пока не убедилась, что родители по-прежнему на кухне. Подальше от меня.

Прошел час. Я все еще лежала под одеялом, вдыхая и выдыхая спертый горячий воздух и вслушиваясь в мерное жужжание кондиционера над головой. В приближающемся десятилетии был еще один важный момент.

Грейс было десять. Так же, как и Френки, и Питеру, и Марио, и Рамоне. Как половине моего класса – той, которая не пришла на уроки после Рождества. Именно в десять лет у детей чаще всего обнаруживалась ОЮИН. Так говорили в новостях. Но недуг мог поразить любого ребенка в возрасте от восьми до четырнадцати лет.

Я вытянула ноги и прижала руки к груди. Задержала дыхание и закрыла глаза, стараясь не шевелиться. Как мертвая. В исполнении мисс Финч мертвые описывались исключительно в контексте отрицания. Не дышат. Не двигаются. Не бьется сердце. Не спят. Но разве все могло быть настолько просто?