Закончив разговор, Турецкий нашел статью «оспа» в энциклопедическом словаре:

«ОСПА натуральная, острое, часто смертельное, вирусное заболевание. Для него характерны выраженная интоксикация, высокая температура, обильные пузырьковые высыпания на коже и слизистых оболочках, после исчезновения которых остаются втянутые рубцы – оспины…»

Ну уж хватит! На этом месте он остановился, читать дальше не хотелось. А, есть же еще словарь Даля.

«ОСПА, воспа ж. сыпная повальная болезнь на людей и на животных, напр. на овец, кои мрут от нее поголовно. На людях оспа бывает: природная, прививная (коровья) и ветряная, или ветрянка. Оспа ходит по ночам, с совиными очами, с железным клювом. Оспина (-ка) – одна оспенная болячка, прыщ или волдырь».

Турецкий знал уже, наверно, не хуже Реддвея, что шестьдесят процентов населения – молодежь, дети – сегодня не обладает иммунитетом, из старших поколений лишь один из десяти сохранил, по-видимому, так называемый следовой иммунитет. Остальным нужна немедленная ревакцинация. Да и вообще вакцинацию необходимо возобновить. Причем сначала вакцинировать группы риска – работников МВД и прочих, которые первыми могут столкнуться с опасностью. Скажем, тех же работников гражданской авиации.

Да что там, подумал Турецкий, по честному, надо мне самому срочно прививаться, Мишке Федоренко, грязновским операм… А то ведь оспа ходит по ночам, с совиными очами, с железным клювом.

Ну и поговорочки у нашего народа. Кошмар какой-то. Так сознательно мог бы только Гоголь написать, наверно.

А через десять минут появился Миша – уже не с пустыми руками.

Сымитировать угон собственного автомобиля – проще пареной репы. Надо всего лишь надежное место, куда его отогнать до поры до времени. Результат экспертизы по машине Будникова был вполне предсказуем, так что Турецкий быстро его проглядел и передал бумагу Федоренко.

Будникова привезли через час, было уже 10.50, и Мише пришлось ехать за ним в институт.

– Гражданин Будников, хотите что-нибудь сказать по своей воле? – уже в Генпрокуратуре спросил Федоренко, выполняя инструкцию своего шефа. В дороге они не разговаривали; Будников отнюдь не нервничал, а сразу уперся носом в свои формулы. – Если хотите что-то заявить, сейчас самое время.

– Это оспа, – сказал Будников, не обращая внимания на эти слова и глядя на Турецкого. – Если только вы этот контейнер не выкрали из американского музея штаммов, то… Это новая модификация. Очень похожа на ту, что мы сейчас изучаем. Она появилась в Заире несколько лет назад. Сперва у обезьян. Поначалу решили, что это плохо, конечно, но ничего непоправимого, такое бывало и прежде. Но от обезьян заразились люди, чего раньше никогда не случалось… Этот вирус может мутировать и дальше, он непредсказуем, я не знаю, где вы его взяли, но если он сейчас уже сидит в чьем-то организме, то… считайте, что началось.

– Что началось? – не понял опешивший Турецкий.

– Эпидемия.

– Да он же нам голову морочит! – возмутился Федоренко.

– Ну вот что, – решил Турецкий, – я вас посажу под замок пока.

– Вы не можете меня арестовать, – безо всяких эмоций, опустив голову, сказал Анатолий Вячеславович. – Только не сейчас.

– Вот как?! Может быть, вас можно арестовать только с согласия конгресса США? Я вам вот что скажу, Будников! Вы меня не знаете! Я не только могу вас арестовать, я могу вас застрелить! Не в том смысле, что у меня, следователя Генпрокуратуры, есть такие права, а в том, что у меня – просто человека – бывает время от времени такое желание! Вы меня достали своим снобизмом, своим высокомерием и своей тупостью!

– Тупостью? – удивился Будников.

– Да, тупостью! Потому что мозги – это не только интеллектуальный коэффициент, которого у вас хоть жопой ешь, а еще и чувство ответственности за себя и за своих ближних!

Будников поднял голову и посмотрел на Турецкого с интересом, как смотрят в цирке на дрессированных животных родители, не ожидавшие, что им тоже будет интересно.

– Вы поедете к себе на работу, но будете находиться под тотальным надзором. Я вызову экспертов из ФСБ, которые будут вас контролировать.

– Не все так просто. Они не смогут войти в нашу лабораторию.

– Они войдут туда, черт возьми! И поверьте, им не понадобятся никакие правительственные разрешения.

Иванчук прислал эксперта, который, это было в данном случае существенно, имел опыт занятий дайвингом – подводным плаванием. Дело в том, что в самом начале пути в бактериологическую лабораторию каждому сотруднику приходилось дышать через противогаз. А когда фээсбэшник проходил специальные шлюзы, подключался магистральный воздуховод. За экспертом тянулся шланг, по которому подавался воздух. Все это Турецкий видел собственными глазами, стоя за стеклянной перегородкой. Будников, ухмыляясь, предложил ему тоже войти в лабораторию, причем не настаивал на защитном костюме. Турецкий благоразумно (в кои-то веки) отказался. Впрочем, сейчас он отказался бы и бабушку через дорогу перевести, если бы такая просьба исходила от Будникова.

Блефовал биолог или нет? В своем институте, в лаборатории, он чувствовал себя неуязвимым, это понятно, и, как казалось Турецкому, мог наплести что угодно, лишь бы вернуться туда. Эпидемия оспы? Почему бы и нет?! Возможно, человеку, каждый день имеющему дело с подобными вирусами, это и не кажется уже на самом деле столь страшным, несмотря на то что он привык с пафосом об этом рассуждать? Очень возможно.

Турецкому казалось, что он смотрит фантастический фильм. Четыре человека в фиолетовых защитных костюмах (да чего там, в скафандрах!) передвигались в лабораторию и обратно по четырем автономным экранированным коридорам длиной пять-шесть метров. Было еще два прохода. Одним пользовались Будников и Баткин, по другому водили комиссии ВОЗ и московской санитарной службы. Все шесть тоннелей раз в неделю проходили химобработку. Перед входом в тоннель был резиновый накопитель, в котором «космонавта» сканировали три минуты.

Внутри лаборатории у каждого из биологов также была замкнутая среда – совершенно непроницаемое рабочее место. Но в случае необходимости они перемещались друг к другу без особых проблем. Когда в этом возникала потребность, Вознесенская, Борисов или Сторчак нажимали какую-то клавишу, пневматические двери бесшумно раскрывались. Момент перехода автоматически фиксировался в электронном журнале.

Но самая, наверно, важная мера безопасности – вентиляция. Все здесь было предусмотрено для того, чтобы в случае аварии каждый мог срочно ликвидировать свое рабочее место. Все жидкие отходы исследований уходили через автоклавы. Твердые отходы подвергались щелочной обработке, ну а что оставалось – сжигали в специальном, как сказал Борисов, «крематории».

Турецкий хотел прояснить еще один существенный момент. Если предположить, если допустить, ну хотя бы теоретически, что вирус оспы, оказавшийся в самолете, был вынесен из Института молекулярной биологии, то кто это мог незаметно сделать? Кто имел к ним непосредственный доступ? Спрашивать об этом Будникова – себе дороже, это все равно что ждать, когда последний глава КГБ, или кто там еще, в припадке альтруизма расскажет, где золото партии.