– Здравствуйте, недруг мой! – произнесла, не глядя на него, графиня, – она видела его в своем зеркальце.

– Я – ваш недруг?

– Да, именно вы. Весь мир делится для меня на два лагеря: друзей и врагов. Я не считаю равнодушных, точнее, я отношу их к врагам.

– Вы правы, ваше сиятельство Скажите же, каким образом, несмотря на мою хорошо вам известную преданность, я оказался причисленным к лагерю ваших недругов?

– Вы позволили опубликовать, распространить, передать королю несметное количество направленных против меня стишков, памфлетов, пасквилей. Это жестоко! Это отвратительно! Это неумно!

– Ваше сиятельство! Да ведь я же не могу отвечать…

– Напротив, вы несете за это ответственность, потому что знаете, кто это ничтожество, которое всем этим занимается.

– Ваше сиятельство! Если бы это было делом рук одного человека, нам даже не стоило бы упрятывать его в Бастилию, потому что он умер бы своей смертью под тяжестью своих творений.

– Ах, как вы любезны!

– Если бы я был вашим врагом, ваше сиятельство, я бы вам этого не сказал.

– Вы правы, не будем больше об этом говорить. Итак, решено: отныне мы с вами друзья, и мне это очень приятно. Однако меня кое-что беспокоит.

– Что же именно, ваше сиятельство?

– То, что вы находитесь в прекрасных отношениях с Шуазелями.

– Ваше сиятельство! Господин де Шуазель – премьер-министр, он отдает приказания – я их исполняю.

– Значит ли это, что если господин де Шуазель прикажет меня преследовать, мучить, терзать, вы не станете мешать моим мучителям? Благодарю вас.

– Прошу вас припомнить, – проговорил г-н де Сартин непринужденно севший в кресло и не вызвавший этим гнева фаворитки, потому что она много позволяла самому осведомленному во Франции человеку, – что я для вас сделал третьего дня?

– Вы предупредили меня о гонце, отправленном из Шантелу с целью ускорить прибытие принцессы.

– Мог бы это сделать для вас недруг?

– А в деле представления ко двору, которое, как вы знаете, так много значит для моего самолюбия, что вы для меня сделали?

– Все, что в моих силах.

– Господин де Сартин! Вы недостаточно откровенны.

– Вы ко мне несправедливы.

– Кто ради вас отыскал в неприметной таверне менее чем за два часа виконта Жана, которого вам необходимо было срочно послать не знаю – куда? Вернее, я-то знаю!

– Я бы скорее согласилась лишиться своего зятя, – со смехом отвечала г-жа Дю Барри, – ведь он – приверженец французской королевской семьи.

– Ну, так это же все-таки немалые услуги…

– Да, трехдневной давности. А вот сделали ли вы хоть что-нибудь для меня вчера, например?

– Вчера, ваше сиятельство?

– Вы напрасно напрягаете память: вчера вы любезничали с другими.

– Я вас не понимаю, ваше сиятельство.

– Зато я понимаю! Ну, отвечайте: что вы делали вчера?

– Утром или вечером?

– Начинайте с утра.

– Утром я по обыкновению работал.

– До которого часа?

– До десяти.

– А дальше?

– Я послал приглашение к ужину одному из своих лионских друзей, который утверждал, что приедет в Париж не замеченным мной, однако один из моих слуг ожидал его у заставы.

– А после ужина?

– Я отправил начальнику охраны его величества императора Австрии адрес отъявленного вора, которого ему никак не удавалось схватить.

– И где же он оказался?

– В Вене.

– Так вы занимаетесь розысками не только в Париже, но и за границей?

– Да, от нечего делать.

– Запомню. Ну, а после того, как отправили почту, чем вы занимались?

– Я был в Опере.

– Ходили навестить малышку Гимар? Бедный Субиз!

– Совсем не за этим: мне необходимо было арестовать знаменитого карманника, которого я до сих пор не трогал, потому что он промышлял среди богатых откупщиков; однако он имел неосторожность срезать пару кошельков у известных вельмож.

– Мне кажется, вы едва не допустили неловкость, господин лейтенант. Ну, а после Оперы?

– После Оперы?

– Да, я задаю нескромный вопрос, не так ли?

– Да нет, после Оперы… Погодите, дайте припомнить…

– Ага! Похоже, вам начинает изменять память.

– Напротив! После Оперы… Вспомнил!

– Прекрасно.

– Я спустился, вернее, поднялся к одной даме в карету и сам отвез ее в Фор-л'Эвек.

– В ее карете?

– Нет, в фиакре.

– А что потом?

– Как, что потом? Вот и все.

– Нет, не все.

– Я опять сел в фиакр.

– И кого вы там увидали?

Господин де Сартин покраснел.

– Ах! – воскликнула графиня, хлопая в ладоши. – Мне вдалось заставить покраснеть начальника полиции!

– Ваше сиятельство… – пролепетал г-н де Сартин.

– Что ж, тогда я вам скажу, кто был в фиакре, – продолжала фаворитка, – герцогиня де Граммон.

– Герцогиня де Граммон? – переспросил начальник полиции.

– Да, герцогиня де Граммон, умолявшая вас провести ее в королевские апартаменты.

– Право, – вскричал г-н де Сартин, заметавшись в кресле, – я готов передать вам свой портфель: оказывается, не я занимаюсь полицейскими расследованиями, а вы!

– В самом деле, господин де Сартин, как видите, я тоже веду расследование: берегитесь!.. Да, да! Герцогиня де Граммон в фиакре, в полночь, наедине с господином начальником полиции, да еще принимая во внимание, что лошади идут шагом! Знаете ли, что я приказала сделать, как только мне стало об этом известно?

– Нет, но я трепещу. К счастью, было уже очень поздно.

– Это не имеет значения: ночь – прекрасная пора для мести.

– Так что же вы предприняли?

– То же, что моя тайная полиция: ведь и в моем распоряжении есть ужасные писаки, грязные, как старые лохмотья, и голодные, как бездомные псы.

– Вы их плохо кормите?

– Я их совсем не кормлю. Если они растолстеют, они станут столь же глупыми, как господин де Субиз; как известно, жир убивает желчь.

– Продолжайте, вы заставляете меня трепетать.

– Я вспомнила о тех гадостях, которые вы спускаете с рук Шуазелю и которые направлены против меня. Меня это задело, и я предложила своим Аполлонам следующую программу.