– Прыгайте, не бойтесь. Я вас поймаю.

Она перенесла Катю и Серёжу к продавленным шинами полосам, где новый снег лежал ниже и не лез в обувь. Старшие дошли сами. Дети были в стоптанных ботинках, в которых ходили всегда. Сойдёт. На третий корпус стало трудно смотреть – он едва заметно вибрировал, и картинка расплывалась в глазах.

– Идём. Туда! – Анна показала на другое здание и подтянула сползающее с плеч одеяло. Катя схватила её руку. За спиной нарастал непонятный шум, как будто сыплется песок, но громче. Краем глаза замечала, как теряет очертания третий корпус.

Они шли молча, не торопясь, но уверенно. Не мёрзли – снег казался сухим и тёплым, почти бутафорским. Стемнело, тучи опустились с неба сизым, неравномерным туманом, но огни соседнего корпуса, который служил Анне ориентиром, не пропали. Она почти забыла о малых и не беспокоилась ни о чём – как бывает, когда едешь в поезде в гости. В разводах тумана мерещились фигуры – вытянутые, выше человеческого роста. Однако не слышалось ни криков, ни разговоров, ни шагов. Где-то вдали словно бурчало радио.

Лишь раз проскользнула мысль об оставшемся в здании Сергее, но тут же утонула в тумане. Иногда Анна угадывала в тумане расставленные кровати – похоже на первые пристанища для беженцев из третьего корпуса. Но детям нужна крыша над головой.

Катя, против обыкновения, не требовала ничего, однако Анна через какое-то время добровольно взяла её на руки и укутала в край одеяла. С ребёнком на руках стало теплее, к щекам поднималась согретая кровь. Катя нашла удобную позу – чтобы не слишком оттягивать Анечке руки. Уцепилась, как детёныш обезьяны. Она нежно пахла детством.

Огни то приближались, то удалялись. Внезапно корпус оказался перед ними. Анна не знала, какой это, но выглядел он как их, третий. Приблизились к входу – точно такому же, как тот, что у них располагался недалеко от детской. Постучала. Толкнула. Под ногами лежала знакомая бело-зелёная плитка. Дети окружили Анну.

– Ну? Заходите.

Они всё ещё держались друг за друга. Все на месте. Анна затворила за ними дверь. Узнала спёртый, пропитанный дыханием и пылью воздух. После улицы духота отвратительно била в нос, но именно ею жила последние полгода. Лампы на потолке – через равные промежутки – светили ровно. Узнавала шумы Колонии, обычные – и не мёртвая тишина, и не паника.

– Что вы стоите? Налево идите, к себе… Подожди, Саша… Возьми одеяло. Я на работу, после ужина зайду.

Смягчив голос, добавила:

– В карты поиграем.

Рука болела всё сильнее. Опухла. От боли сохли губы. Перед гладильной Анна зашла в медчасть:

– Только побыстрее, намотайте что-нибудь. Мне на работу.

Медсестра над очками глянула на порезы.

– Это ожог. Я в гладильной работаю, – объяснила Анна. Без сомнений в своей правоте.

Медсестра приоткрыла губы, но снова сжала и отвернулась к бинтам.

Пока промывали, было ещё больнее, но, как только сестричка наложила повязку, боль будто начала утекать, оставляя после себя такое ласковое, мирное чувство.

– Что это у тебя? – спросила Каролина.

– Привет! Я же при тебе обожглась! Эти наволочки толстые, терпеть их не могу!

С каждым словом становилось веселее. Каролина, после секундного колебания, согласилась. Обе были в отличном настроении. С утюгом лишь сложновато – выскальзывал из-под бинтованной руки, а нажимать – больно.

– А Наташка, слышала, на апелляцию подаёт, – произнесла Каро.

– Какая?

– Ну эта, кудрявенькая. Не ладит с тётками в теплоснабжении, хочет, чтобы перевели её. На кухню.

– Никаких шансов.

– Нет, она вообще апелляцию грамотно составила. Всё возможно. Она нажимает, что давление у неё, а там жарко всё время, на её рабместе.

– Я не слышала, чтобы хоть одну апелляцию удовлетворили. Но ты здесь дольше…

– Нет, ты Наташку плохо знаешь! Это совсем другой тип. Она с Володей работала, ещё до того, как его в библиотеку перевели. Чуть в дежурку не пробилась, так хотела! Но туда только мужиков берут.

– В дежурку? Там же не на постоянке работают.

– Внешняя охрана. Которые из Колонии не выпускают.

– Я тебя прошу, нет никакой внешней охраны!

– Ты Марика не знаешь, а он там работал!

– Я сто раз выходила из Колонии, и никто меня не трогал.

– Чего тебя останавливать, если ты до дороги не доходила! Воздухом дышать никто не запретит. А если туда, дотуда дойдёшь, пух тебе в голову – и всё.

– Ну ты как малые мои! Там ни забора нет, ничего. И никого. Другое дело, что идти отсюда некуда.

– Ничего не понимаешь! – Каролина в сердцах плюхнула утюг на стол. Но тут же продолжила вкрадчиво: – Ты Олю знаешь?

– Подожди, это такая полная, красивая? Ещё говорили, она из архива?

– Ну, красивой я её не назову… Так она с чётвёртым корпусом по Интернету переписывалась…

– По Интернету или по внутренней сети?

– Какая разница! Она по-английски переписывалась, потому что они там только по-английски говорят. Русского не понимают. И она узнала, как оттуда трое ушли. Но их вычислили…

– А я думаю, ни на каком английском там не говорят. Я думаю, нет никаких корпусов других. Просто зеркала большие стоят, и наш отражается. Или воздух отражает – как миражи в пустыне… Проверим летом, а, Каро, сходим?

Звон.

– Ну вот, звонок. Смотри, сколько недоглажено! Я так и знала! – радостно возмутилась Каролина.

– Я останусь догладить, Каро. Иди, я всё равно сегодня без ужина. Пока в медчасть бегала…

Глянула с сожалением на руку… Ничего, с повязкой почти нормально.

– Вы останетесь? – спросила бабулек. Кстати, та, что слева, – точно Зина.

– Ты же, Анечка, сама справишься? Да?

– Да! Идите уже.

Приятнее было обдумать всё в одиночестве. Вот и прошли три дня. Сидящий на полу насколько мог медленно поднимал веки. Наслаждался тишиной.

Встал. Раздвинул шторы – снаружи была туманная ночь. Подошёл к входной двери и медленно приоткрыл её. Увидел уходящий бело-зелёный пол и закачал головой. Вышел в коридор. Шлёпали босые ступни. Значит, стены Колонии снова выросли вокруг него. Вернулся, закрылся, но дальше качал головой. И когда сел на тахту, продолжал качать головой, а губы сильно дёргались.

Тихо-тихо скребли за стенкой ячейки. Анна прижималась ухом – прислушивалась. Вздрогнула.

– Не пугайся, это я!

Сергей перелез с лестницы в ячейку и уселся удобно.

– Батюшки, что это у тебя? Боевые ранения?

Он схватил её за руку, она отдёрнула.