– А! Вот-вот! – Перфильев даже сделал попытку приподняться на подушке от охватившего его возбуждения. – Вот именно что! Вы не хотите мне верить? Потому что я маленький человек, ничтожество, комарик! Вам не поверить, что такой человек, как я, может повелевать неведомыми силами? А ведь никто в меня не верил, не воспринимал всерьез. Что есть Перфильев? Так, пустое место, мальчик на побегушках. Жалкий человечишко, из которого ничего путного не вышло и не выйдет. Ибо он мелок и мерзок, слаб, убог душой, обделен талантом. Ведь все так думали. И Иноземцев, и Крупенин, и Юлия, и даже моя сестра. Но они ошибались, все ошибались, потому что я… – Ему стало не хватать воздуху, и Перфильев упал в изнеможении на подушки. Сердюкову пришлось снова наклониться над его отвратительным обгорелым ртом.

– Они не знали, что я… я повелеваю их судьбами, и они все в моих руках… И Соломон… и Юлия… Моя великая любовь к ней… она ни с чем не сравнима… Моя любовь и ее творчество… Без меня она нема, я – ее поводырь на пути литературной славы… я голос ее души, звуки музыки ее таланта… Без меня – она ничто… нет Юлии-писательницы без Эмиля Перфильева… и они это знали. Она, и ее отец…

– Да, да, конечно, – Сердюков боялся упустить каждое слово. – Так что же Черный человек? Кто он, как вы…

Но полицейский не успел договорить, потому что Перфильев захрипел и затих.

По всему было видно, что он отправился в далекий путь к своему покровителю из преисподней.

Сердюков поспешил покинуть больницу и с наслаждением вдохнул морозный свежий воздух. Он взял извозчика и погрузился в размышления.

Как связаны между собой все несчастья в семье издателя? Может быть, и связи нет? Трагическая случайность, и какую роль сыграл тут Черный человек? Ох уж этот доморощенный Мефистофель! Какое-то внутреннее ощущение подсказывало следователю, что Перфильев имеет отношение к этой чертовщине.

И что за пауки такие, которые вызвали пожар?

– Куда, барин, прикажете? – Сердюков вздрогнул от голоса извозчика и приказал ехать к дому Иноземцева.

Там в опустевшей квартире погибшего издателя находилась Фаина Эмильевна. Ее как унесли с пожара, так с того дня она там и пребывала. Сердюков рассчитывал на слова, которые неминуемо дадут ему ниточку, но тут его поджидало горькое разочарование. Вместо роскошной пышной красавицы с белокурыми локонами и большими голубыми глазами его ожидала безумная баба со спутанными волосами и остановившимся взглядом. Горничная, впустившая его, с испугом рассказала, что барыня с того дня вроде как не в себе, заговаривается, кричит, а то и воет, прямо как волчица. И волосы на себе рвет, и одежду, и все вопит, мол, она погубила и Соломона Евсеевича, и братца своего.

Сердюков прошел в спальню и подивился, насколько неузнаваема стала несчастная. Она смотрела на гостя мутным взором и словно не понимала, кто перед нею.

Значит, винит себя? Что ж, положим, это могло быть. Ревность, отчаяние за погубленную молодость. Отчаяние брошенной женщины – страшная вещь!

– Фаина Эмильевна, это вы приставили бревно к двери флигеля? – следователь старался говорить спокойно и мягко.

Фаина надвинулась на полицейского всем телом. В разрезе сорочки виднелась пышная грудь. Сердюкову стало неловко, он отвел глаза.

– Бревно? – она пошатнулась, словно пьяная. – Бревно?

Перфильева пожала плечом, и бретелька скользнула вниз, оголив гладкую белую красоту. Сердюков вздохнул.

По всему было видно, что она явно не в себе.

– Паук, Фаина Эмильевна, паук, что вы знаете об этом?

Но при этих словах Перфильева закричала высоким пронзительным голосом и схватила себя за волосы. Глаза ее закатились, изо рта пошла пена.

Вбежала горничная и бросилась к Фаине. Полицейский отступил к двери. Что это, театр или подлинное безумие? Однако тут явно надобен лекарь из больницы Николая Угодника.

В это время в прихожей нетерпеливо затренькал звонок, послышался женский голос, и в дверях появилась Раиса Федоровна. Она была бледна, в трауре, но взор ее казался спокоен и сосредоточен. Что ж, теперь в ее руках дела издательства, и надо поддержать дочь. Кто-то должен не потеряться в этом море несчастий!

– А, господин следователь! – Она энергично принялась стягивать тугие черные перчатки. – Есть ли новости, узнали что-нибудь?

– Увы, мадам! К сожалению, дело наше не быстрое! Преступления совершаются гораздо быстрее! – Сердюков сдержанно поклонился. – Примите мои соболезнования, сударыня! Происшедшее чудовищно и чрезвычайно прискорбно! Вот, пытался поговорить с госпожой Перфильевой, – он кивнул в сторону Фаины, – но мои усилия напрасны. Кажется, горе помутило ее разум.

– Ах, душа моя! Сестрица моя! – Фаина Эмильевна вдруг заговорила странным тонким голосом, словно чужим, и бросилась к Иноземцевой. Та с испугом отступила, но Фаина цепко ухватила ее за руки и, упав на колени, принялась целовать белые ладони своей прежней ненавистной соперницы.

– Что же ты не приходила так долго? Мы ждали тебя! Правда, милые мои? – она обернулась куда-то в угол. – Вот и Эмильчик тут, и Соломон, мы все тебя заждались! Я все утро говорила с ними…

Она замолкла на полуслове и осталась сидеть на полу в совершенном изнеможении.

– Константин Митрофанович, помогите мне, – решительно распорядилась Иноземцева, поспешно натягивая юбку на оголившиеся ноги женщины. Они вдвоем подняли несчастную и положили на диван.

– Что вы намерены предпринять? – осторожно поинтересовался полицейский.

– Перевезу Фаину на ее квартиру, приглашу доктора, найму сиделку, бог даст, опомнится, – Раиса Федоровна накрыла Перфильеву пледом и посмотрела следователю прямо в глаза. – Удивляетесь? Я сама грешным делом дивлюсь на себя. Нет у меня ни злобы, ни радости отмщения. Жизнь прошла. И осталась одна тоска. Вместо любви. Вы женаты?

– Нет, – последовал недовольный поспешный ответ. На подобные темы Сердюков рассуждать не желал.

– Брак – лотерея, – со вздохом продолжала Раиса Федоровна. – Повезет, вытянешь счастливый билет, нет, отправишься в ад! С любимым, заметьте человеком! И тогда любовь будет обузой, помехой. Невозможно разорвать отношения, уйти, потому что есть любовь.

Раиса Федоровна говорила совершенно спокойно, отстраненно. При этом она даже непроизвольно погладила по руке лежащую в забытьи Фаину.

– Что до Фаины… – Иноземцева грустно усмехнулась, – после всего пережитого, она нам как родня. Забавно, не находите?

Забавно? Чего уж забавней! Все насмарку, ничего не сходится. Нет ниточки – зацепочки.

Сердюков поспешно скакал по ступеням вниз. И все же, брат знал о Черном человеке, а сестра явно знает о злополучных пауках. Но вот только как с ней поговорить? Ему она не скажет, тут человек нужен, который… который…

Он открыл тяжелую парадную дверь, уже зная этого человека, который ему поможет.