Она склонила голову набок.

— Я не знала, что тебе будет это интересно.

— Это для тебя самой важно? — спросил он, каи будто что-то объясняя.

Может быть. А может, и нет. Он была тронута, и это ее пугало.

Он был слишком красив, слишком богат, слишком силен, слишком умен, слишком чувствителен, слишком внимателен — в нем всего было в избытке. При таком совершенстве не обойтись и без крупных недостатков. И они несомненно были. С прошлой ночи она много об этом думала — благо, времени было достаточно: долгий перелет — хорошая возможность спокойно подумать о многом.

Он никогда так толком и не объяснил, почему он покинул ДЕА, никогда не объяснил, что делает такой человек, как он, в агентстве, которое торгует медпрепаратами. Он говорил, что его жена умерла, но никто не знал, как это случилось, хотя тетушка Тин и упоминала пару раз о его семейной жизни. Ходили слухи, что когда-то у него был роман с Донной и вроде бы не так давно. Он катался по Слепой реке как раз в ту ночь, когда его едва не задел пронесшийся опасно низко самолет — точнее, гидросамолет. Он не мог скрыть своей заинтересованности по поводу судьбы этого гидросамолета. И наконец однажды она нашла его в своем кабинете, просматривающим ее бумаги.

Более того, он имел все, чтобы нравиться людям — Саммер обожала его, Донна зависела от него, Офелия считала, что он будит вдохновение, Стэн восхищался им. Даже Буллу он нравился. Все, за исключением, может быть, Вэнса и Аллена, полагали, что он очарователен. Чтобы добиться этого, ему пришлось пережить много неприятностей.

Зачем?

Чего он хочет?

Должно же быть что-нибудь?

Подозрение, цинизм — они легко вписывались в лос-анджелесскую обстановку, были частью его ландшафта, так же как и пальмовые деревья или смог. Они служили неким защитным экраном, часто необходимым, иногда целесообразным.

Она опасалась Рея Табэри. Это был человек, который при желании довольно легко смог бы сломить ее защиту. Она бы потеряла голову, свою жизнь, ощущение реальности. Она растворилась бы в нем, в его мире, в его умопомрачительных ласках. Она не хотела этого. Она любила жизнь, такой какой она была для нее до сих пор. Да, она металась между личным и творческим. Если ее жизнь с Алленом часто походила на… нечто безличное, это был ее сознательный выбор. Если ее творческая жизнь далеко не всегда ее удовлетворяла, значит, так и должно оставаться.

— Хочешь остаться одной? — спокойно спросил Рей. — Только скажи — и я растворюсь в воздухе.

Ах, какой чувствительный, черт возьми! Все видит насквозь…

— Ладно, не будь смешным, — сказала она с улыбкой, некоторую натянутость которой, кажется, не смогла скрыть. — С кавалером лучше. Я бы заказала себе все сама, если бы подумала об этом раньше.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Смокинг и я удачно сочетаемся с тобой и лимузином, правда?

Она пыталась уменьшить значение его присутствия и неожиданно добилась этого. Однако не чувствовала победу, скорее, смущение.

— Прости, — произнесла она и повернулась, чтобы взглянуть в окно машины на нескончаемый ряд стареньких мотелей, лавок, в которых продавались всевозможные напитки, и прачечных самообслуживания, мимо которых они проезжали. — Просто я не могу взять в толк, зачем ты влез в такие трудности, чтобы приехать сюда, поэтому не знаю, о чем говорить.

— Тебе и не надо ни о чем говорить, — ответил он. — Расслабься и наслаждайся выходным вечером.

Женский кинофестиваль, конечно, не мог равняться с премией Гильдии режиссеров, но это также было торжественное мероприятие. Вот уже семь лет оно проходило ежегодно и было призвано отмечать достижения женщин в кинематографе всего мира. Здесь были представительницы многих стран, включая такие, как Чехословакия, СССР и даже Марокко. Проникновение женщин в эту целиком контролируемую мужчинами индустрию проходило необычайно медленно, несмотря на то что уже довольно много было продюсеров, сценаристов, представителей съемочных бригад и режиссеров женского пола, и это число постоянно росло. Поскольку признание заслуг женщин в кино было делом еще более медленным, они решили сами устраивать себе смотры с наградами.

Там было много света, работали камеры, говорились речи, гремели аплодисменты. Фильм Джулии «Опасные времена» получил теплый и живой прием. Она едва помнила, что именно говорила в своем благодарственном слове, когда ее вызывали на сцену для получения приза как лучшего режиссера. Она всем сердцем была благодарна за признание ее труда. Важнее получения приза была поддержка ее работы, укрепление уверенности в своих силах. Именно такая поддержка ей и была необходима в те минуты.

Спустившись со сцены, озаренной лучами прожекторов, с хрустальным кубком в руках, Джулия направилась к тому месту, где стоял Рей и аплодировал вместе со всеми. Он был здесь для того, чтобы поддержать ее и разделить с ней ее триумф, и она была искренне признательна ему за это. Для того чтобы оказаться здесь и заслужить ее благодарность, он преодолел много препятствий, а она была настолько занята сама собой, что даже ни разу не сказала ему спасибо за все.

С блестящими глазами, очаровательной улыбкой и ощущением радости в сердце она приблизилась к Рею, закинула свои руки ему за шею и прижалась к его сильному телу. Хриплым от волнения голосом она произнесла:

— Я рада, что ты здесь. Я так рада!..

— Я тоже, — проговорил он, улыбаясь и поддерживая ее за талию. — Я тоже.

Когда все закончилось, когда в последний раз сверкнула в глаза вспышка фотокамеры, когда в. микрофон были произнесены последние слова журналистам-телевизионщикам, когда был сказан последний комплимент и пожелание удачи в дальнейшей работе, Джулия и Рей пошли к лимузину. Какое это было облегчение — погрузиться в его мягкое кожаное сиденье, ощутить покой и тишину, чувствовать себя неузнанной за толстыми и темными окнами автомобиля. Как только машина тронулась с места и влилась в поток дорожного движения, она поняла, что этот сумасшедший вечер остался позади. Джулия почти физически ощущала напряжение своих нервов, которого не замечала последние несколько часов. Она была счастлива, но слишком устала, чтобы чувствовать себя комфортно.

— Куда желаешь поехать? — спросил Рей. — Ты голодна? У тебя есть на примете какое-нибудь местечко, куда мы могли бы завернуть?

Джулия откинулась головой на спинку сиденья, пытаясь расслабиться.

— Не знаю. Честно, не знаю. Я бы поела, но не хочу заезжать в «Бистро», «Мортон» или «Ла Скала», или еще какое-нибудь элитарное заведение подобного рода.

С подрагивающей улыбкой на губах он напел что-то из старой новоорлеанской джазовой мелодии, которая стала знаменитой благодаря Сатчмо Армстронгу.

— Что? — сказал он. — Некалифорнийская современная кухня на столе с красным сукном и телефоном?

Она покачала головой: