Если бы я сумела сохранить дружбу мужа, сейчас она бы мне очень пригодилась. Но как я могла противостоять влиянию Багряны и прочих уцелелевших остатков их рода – истребленного моими родичами? Чего Багряна и прочие ждали от меня – что я буду проклинать свой род? Но не много было бы Володиславу чести от такой жены: как говорится, чести можно ждать лишь от того, у кого ее много, а у предателя какая же честь?

Я уберегла бы детей от разлада, если бы учила их ненавидеть мою киевскую родню. Внушала бы, что они – древляне, потомки дулебских князей, а киевские русы – их потомственные злейшие враги. Но это ведь все равно что, стремясь пролить кровь врага, своей рукой направить нож себе в сердце! Нельзя жить, ненавидя половину самого себя! Это значит предать не только родню, но и себя самого! Не будет удачи тому, кто враг самому себе. И я не смогу решить за моих детей, кем им быть, под чей стяг встать в этой битве. Но уж по-всякому лучше…

Невольно я вдруг представила моих детей уже взрослыми. Мужчиной и женщиной, которые сами должны решить, в чем их честь и как за нее бороться. И пришла мысль, которой сама я испугалась: может, лучше им умереть с честью, чем ценой предательства купить себе презрение и той, и другой стороны.

* * *

Уже дней десять как Ингвар вернулся в Киев, но от Мистины никаких вестей не поступало. Беспокоясь о нем и о сестре, Эльга всякий день, едва проснувшись, посылала Прибыню узнать, не было ли за ночь гонцов. Ингвар тоже недоумевал и злился. Каждый день он слышал от дружины и бояр разговоры, что-де Свенельдову сыну нельзя доверять. Уж этот своего не упустит, сейчас в отцово наследство вцепится, как клещ, – не отодрать. Разве что вместе с головой…

День ото дня Ингвар становился мрачнее. Он очень хотел, чтобы побратим опроверг наветы, но от того не было ни слуху ни духу, и князю самому все труднее было изгнать из сердца сомнения.

– Сам поеду, – на десятый день объявил он Эльге. – Леший его там, что ли, сожрал?

– Может, он уже собирает твою дань? Ведь бобры и куницы сами не придут, кто-то должен их везти сюда.

– Хорошо бы, кабы так. Но мог бы хоть гонца прислать!

– Может, он не знает, что ты вернулся.

– Ну, теперь узнает.

Эльга старалась сохранять бодрость, но в душе с трудом подавляла горечь и обиду на судьбу. Ингвара не было дома почти все лето. Теперь он едет в Деревлянь, а оттуда, скорее всего, сразу пойдет вверх по Днепру в полюдье. А этот путь теперь еще длинее, чем в прежние годы, поскольку включает Смолянскую землю – она вошла во владение Киева два года назад.

И ведь так – почти каждый год! Порой Ингвар часть лета проводил в Киеве, отлучаясь на месяц-другой, но по зимам его дома не бывало. На каждую Коляду Эльга и Мистина вдвоем приносили жертвы на Святой горе и задавали пиры всему городу. Но Мистина не мог заменить ей мужа. И эти месяцы его отсутствия так долго тянулись! Эльга знала: когда всякий день похож на другой, много таких дней пролетает незаметно. И старалась делать их похожими, насколько удавалось. Но и за пряжей, уносящей мысли в неведомые дали, Эльга все время думала о муже.

Казалось, вот сокровище! Никогда ведь Ингвар не был красавцем – даже в молодости, пока морщин и шрамов у него на лице было меньше, а зубов во рту больше. Лишь чуть повыше нее, коренастый, с обветренным загорелым лицом, он и платье цветное носить не умел, и порой его не сразу удавалось разглядеть в толпе гридей. И все-таки ее влекло к Ингвару. Стоило ему улыбнуться своей широкой улыбкой, как лицо его озарялось задором, что лучше любой красоты. Он был весь открыт, пусть даже порой это ему вредило. Бывал горяч, нетерпелив, опрометчив. С трудом учился вести себя как князь, сдерживать чувства, прятать мысли. Ему претило искать обходные пути.

Порой Эльге приходило в голову, что из Мистины вышел бы князь не в пример лучше. Тот умел подчинять себе людей без явного давления – мнимым расположением, игрой на слабостях, а то и страхом. Он мог долго прикидывать и примериваться незаметно для чужого глаза, а потом нанести точный сокрушительный удар. Пятнадцать лет назад он едва не отнял невесту у Ингвара – ее, Эльгу! Прямо здесь, в Киеве! Чуть не подвел к тому, что ее родичи сами вручили бы ему племянницу Вещего, а он бы еще сделал вид, что женится по доброте души. И хоть замысел его тогда сорвался, никто не нашел повода его упрекнуть. А он еще и отвел от себя все возможные попреки в будущем, взяв в жены Уту и тем оказав Эльге большую услугу. Которой она не забыла и до сих пор.

Ингвару эти тонкости не давались. Он словно вышел из древних сказаний, где вождь был лучшим воином в дружине, что ни день готовым вести к новым победам, и именно к этому всегда стремился. Если бы все дела по управлению державой – которая его же трудами стала еще больше и сложнее, – можно было решить мечом, лучше него не было бы князя. Пожалуй, и хорошо, что по полгода в Киеве правили Эльга и Мистина, умевшие решать дела без крика и ударов кулаком по столу.

Но, даже понимая, что порой Ингвар ведет себя не как должно, Эльга не могла в душе не восхищаться им. И она ведь вынесла из родовой памяти веру в то, что без доблести и отваги нет ни мужа, ни вождя. Ее привлекало в нем упрямство, решительность и твердое убеждение, что боги поставили его на это место, чтобы он делал свое дело как можно лучше. И ради этого он без колебаний отдал бы жизнь, лишь бы не стыдно было взглянуть в глаза предкам, ждущим его в Валгалле. А предков этих хоть и много, но не до бесконечности. Двадцать пять поколений – и здравствуй, Один!

В девичестве Эльга мечтала, что будет любить мужа. Когда же полюбила, поняла, что без любви жилось бы легче – пустота одиночества обернулась бы покоем, и она наслаждалась бы свободой править собой и другими без ощущения потери. Но от печенегов сторожить днепровский путь нужно каждый год. И в полюдье ходить тоже. Пока их сын не вырастет и не сможет взять хоть часть этих дел на себя, не знать им с Ингваром покойного житья, не сидеть у печи вдвоем, слушая гул метели над кровлей…

– Послушай, может, тебе не нужно ходить до Смолянска? – почти в отчаянии спросила она. – Ведь Тородд сам распрекрасно собирает дань с кривичей, он может и сам сплавлять ее весной по Днепру. Зачем тебе туда ездить?

– Затем, чтобы кривичи видели: Тородд здесь не сам по себе и не один, за ним – я и вся Русь. Так прочнее будет. Но тут вот еще какая беда, мне Ивор сказал. Огневит может отказаться пропускать нас через свои земли. Скажет, ваша земля теперь по Днепру, вот и идите через Днепр, а к радимичам не лезьте.

– Не слишком ли смело это будет с его стороны? – Эльга нахмурилась. – А он не боится, что тогда у нас будет причина сделать и эту землю своей, чтобы никто не мешал нам ходить по ней?

– Да ну! – Ингвар усмехнулся решительному виду Эльги и обнял ее. – Развоевалась! Вижу, понравилось тебе в полюдье ходить! А я думал, ты больше из Киева ни ногой после той зимы!

– Я с полюдья дитя привезла! – Эльга с гордостью кивнула туда, где в резной колыбели спала Браня. – Что рядом с ней ваши бобры!

– Ну, это мы и без полюдья, глядишь, спроворим…