последний — возрастом чуть моложе Лепестка Кринго, равнодушно вернулся к игре на старенькой консоли, один фрагмент которой крепился на левую лапу, а второй охватывал шею.

Из общежилищной консоли скрежетала пронзительная композиция «ВЧР», пищал мохнатый комок в «загоне», из пищевой зоны тянуло пригорелым. Прикрыв дверь и остановившись на пороге, я прислонился к косяку и приготовился ждать.

Пришлось недолго — дверь в родительскую спальню сдвинулась в сторону, и в гостиную выбрался Подверни, сонно растирающий морду. На нем была простая и весьма застиранная домашняя одежда, отчего механик казался еще более неказистым и старым, чем утром.

Заметив меня, он вздрогнул так, что кончик хвоста стукнул по ножке ближайшего кресла. Сон мигом слетел с его морды, глаза заблестели. Дрожащими пальцами пригладив встопорщившуюся на макушке шерсть, чу-ха медленно оглядел комнату и вдруг громко произнес, причем властно и строго, что не совсем вязалось с довольно жалким видом:

— Дети! — Пятеро отпрысков семейства тут же оставили дела и с тревогой уставились на помрачневшего отца. — В спальню, сейчас же. Шинна, забери малыша.

Малолетки слиняли из гостиной быстро и слажено, будто взвод добротно вымуштрованных кубба из тетронских спецподразделений. Забрав из «вольера» самого маленького, не докрасившая когти Шинна на прощание смерила меня уничижительным взглядом.

Услышав окрик, на пороге пищевой каморки появилась немолодая чу-ха в простом домашнем платье. Уставилась на меня, ойкнула, взглянула на Подверни и вдруг всхлипнула. Прижав перемазанную тестом лапу к губам, она мгновенно исчезла из виду и прикрыла дверь, из-за которой теперь неслись сдавленные подвывания.

Механик мялся и откровенно потел.

— Тяжелый день? — сипло спросил он, осматривая рану на скуле. — Господин Ланс, мне очень жаль, если моя утренняя просьба привела к таким…

— Оставь, пунчи, — мягко, но решительно оборвал его я. И зачем-то добавил: — Это другое. Ну, то есть, и твоя просьба тоже… но другое… Сисадда? В общем, забудь.

Под аккомпанемент модной визгливой музыки, которую я так и не понимал, мы изрядно помолчали. Затем Подверни Штанину сделал ко мне пару шагов, судорожно вздохнул и наконец осмелился спросить:

— Почему вы здесь, господин Ланс?

Я скинул капюшон и задумчиво потер щетину. Идея заявиться к заказчику уже не казалась мне единственно верной, но отступать было поздно.

— Присядь-ка, пунчи, — попросил я, косясь в сторону пищевой комнаты.

— Постою, — почти спокойно ответил механик, но голос его дрогнул.

— Я выполнил работу, — тогда сказал я, стараясь не смотреть Подверни в глаза. — И нашел твоего сына.

— Живым? — сдавленно уточнил тот.

Мне все же пришлось отдать ему свой взгляд. И медленно покачать головой.

— Нет. Прости…

Он все-таки присел. В то самое кресло, по которому шлепнул хвостом. Точнее — упал на его драную продавленную обшивку, растирая уши верхними лапами.

Тишина длилась довольно долго, нарушаемая лишь музыкой, новостными обзорами прокламаторов из консоли, да тонкими всхлипами из постряпочной. Дети в своей комнате в дальнем конце коридора тоже были удивительно тихими, наверняка подслушивая разговор.

— Как это случилось? — наконец спросил Подверни Штанину, глядя в грязный пол.

— Несчастный случай, если так можно сказать, — ответил я, в сотый раз пожалев, что перед визитом к клиенту не завернул в закусочную опрокинуть пиалку. — Возможно, совсем скоро на улицах ты услышишь, что это было работой Лепестка Кринго. Не стоит этому верить.

Механик поднял голову и внимательно уставился мне в глаза, пытаясь осмыслить услышанное. Он все еще не осознал, и я не мог винить его за это.

Тогда я начал рассказывать. Осторожно, тщательно дозируя информацию и опуская излишние подробности. Про сомнительные знакомства без имен и кличек, про темные делишки его мертвого сына без подробностей, про ночной поход в уютный дом Заботливой Лоло, про синтета и немыслимый сбой.

С легким нажимом намекнул, что тела Гладкого Мисмис родные не найдут, и похороны придется устроить символические. Как и пообещал кукуга, Симайну я сдал по полной программе, напоследок перебросив краткое отредактированное досье на гаппи механика.

Без оценок и выводов объяснил тому, что работница Лоло всецело признает свою вину, но до одури — как настоящая живая чу-ха, — боится последствий. В детали нашего с ней разговора я не вдавался, но упомянул, что теперь онсэн в бегах, и у Подверни Штанину остается всего несколько вариантов: попробовать самостоятельно найти кукуга-девианта или передать информацию «полосатым рубашкам». Следов убийства в уютном доме тетроны, готов ручаться, не найдут, но за что-то да зацепятся…

Подверни молчал несколько минут.

Я, все еще подпиравший плечом дверной косяк, не торопил. Ждал вопросов, уточнений, доказательств или опровержений. Но вместо этого механик вдруг вскинул голову и глаза его распахнулись. Без лишних слов, будто прочитав его мысли, я вдруг осознал, что последует дальше.

— Нет! — отрезал я твердо и чуть громче нужного, добавив уже мягче и тише: — Пойми, пунчи, я не наемный убийца, чтобы там про меня не сочиняла улица… И именем своим дорожу, так что если ты что-то задумал… а я вижу, что задумал… это точно не ко мне.

Губа Подверни Штанину дрогнула.

— Господин Ланс, — прошептал он, — но вы же состоите… то есть имеете друзей… и даже родственников в братстве господина Скичиры!

Я медленно покачал головой.

— Нет, Подверни. Я не стану твоим посредником. Если задумаешь взять вожжи правосудия в свои лапы, тебе придется прийти к Нискиричу лично.

Он понял. Поник. Опустил голову, спрятав морду в широких мозолистых лапах. А затем, наконец, заплакал, горько и порывисто.

п.1; г.12; finis

Байши… Выпивая с собственными отражениями, я неоднократно видел, как плачу сам. Молча и безмолвно истекая солеными каплями из глаз, топя жалость к себе в еще большей жалости. С Подверни вышло иначе — подвывая и кусая губы, он начал царапать седеющие щеки, причем сильно, в кровь. Убедившись, что опасения подтвердились, в пищевой комнатке в полный голос взвыла жена, в конце коридора заревело несколько детей.

Осторожно отступив к входной двери, я беззвучно открыл створку и вышел из норы семейства Мисмис…

На душе было пусто и ветрено. И холодно. Свет уличной рекламы вдруг болезненно резанул по глазам, крики зазывал скрежетали, будто росчерки гвоздя по тарелке. Едва справившись с растущим раздражением, я торопливо свернул в темные дворы — в череду залитых тревожным мраком колодцев, наполненных самым подозрительным народцем.

Ловя на себе встревоженные, дерзкие и напуганные взгляды торговцев всем, что можно купить или продать, двинулся к собственному дому, почти не глядя по сторонам. Местной шпаны я не боялся и в обычные дни, а уж сейчас… Что лукавить? Сейчас мне не