Меж тем трапеза приближалась к концу, и — поскольку было воскресенье и все места, упоминавшиеся доктором Крайцлером как потенциальные источники информации, были закрыты — все сошлись, что лучше разойтись по домам, заняться оставшимися делами и просто немного отдохнуть. Покинув кафе «Лафайетт», Айзексоны сразу бросились ловить кэб, а доктор любезно предложил мистеру Муру и мисс Говард развезти их по домам. Затем мы вернулись на 17-ю улицу, и мне пришлось изрядно провозиться в каретном сарае, приводя в порядок коляску и смазывая круп Фредерика, которому досталось от Динь-Дона.

Удар почти не оставил отметины, однако я чувствовал, что Фредерику больно, так что, втирая лекарство, я успокаивал его и кормил сахаром. Еще больше бесила меня мысль, что человек, коего я всегда считал одним из худших своих знакомцев — а после визита к Кэт принялся ненавидеть еще больше, — причинил Фредерику такую боль и смятение. И, трудясь над крупом животного, я тихо уверял его, что уж позабочусь — Динь-Дон еще поплатится за эту рану своей собственной шкурой. Да еще и с процентами…

Погруженный в эти горестные мысли, я почти не заметил проскользнувшего в каретный сарай Сайруса. Он подошел и погладил шею Фредерика, заглядывая мерину в глаза и бормоча какие-то слова сочувствия. Потом заговорил со мной:

— Он в порядке?

— Ага, — сказал я, придерживая левую заднюю ногу Фредерика и сковыривая засохшую грязь с подковы. — Рубец небольшой. Он больше перепугался.

— Крепкий, старина, — проговорил Сайрус, легонько похлопывая конягу по морде. Потом обернулся и подошел ко мне. Я почувствовал, что у него что-то на уме.

— Мисс Говард не слышала. В смысле, что Динь-Дон сказал про Кэт.

Мое сердце подскочило, но я продолжил чистить подкову.

— Нет?

— Она была слишком далеко. Да и занята была. — Сайрус присел со мной рядом. Быстро покосившись, я узрел на его широком лице любопытство, но еще больше — симпатии. — Зато я слышал.

— О… — только и смог произнести я.

— Поговорим, Стиви?

Я попытался выдавить из себя легкий смешок, но осекся.

— Да что тут говорить. Она ушла и стала его девчонкой. — Я чуть не подавился этими словами. — Я ж говорил ей… ну, знаешь, насчет работы здесь. Но ты был прав. У нее другие планы…

Сайрус только хмыкнул — дескать, он все понял. Затем положил руку мне на плечо.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Не-а, — ответил я, не отводя глаз от подковы. — Со мной лады. Просто надо закончить тут вот, только и всего…

— Ну… Доктору незачем знать эту часть истории. С делом это никак не связано, я так считаю.

— Верно. — Мне наконец удалось бегло взглянуть на друга. — Спасибо, Сайрус.

Он просто кивнул, встал и медленно вышел из каретного сарая.

Я провел за работой еще несколько минут: засохшая грязь сходила с подковы Фредерика еще быстрее оттого, что смешивалась с моими тихими слезами.

Странное дело — вот так ложишься спать ночью, убежденный в чем-то, а просыпаешься наутро и понимаешь, что столкнулся с прямо противоположным…

Отключившись тем воскресным вечером вскоре после заката, я был намертво уверен, что никогда больше не увижу Кэт: даже если сердце мое и смогло бы перенести визит к ней в логово Пыльников, отношения с Динь-Доном у нас настолько осложнились после приключеньица на Бетьюн-стрит, что даже попытка туда заявиться могла стоить мне жизни. Осознание того, что дверь моих странных отношений с нею будто внезапно захлопнулась, то злило, то огорчало меня весь день и вечер воскресенья. Настроение мое на самом деле стало таким свинцово-синюшным, что доктор, хоть и был занят нашим делом, счел нужным навестить меня в моей комнатке и спросить, все ли со мной в порядке. Правды я ему не рассказал, а он, конечно же, почувствовал, что я скрываю что-то, но давить не стал, лишь велел мне поспать подольше и посмотреть, как оно обернется утром.

Я проснулся в понедельник как раз чуть позже половины девятого и обнаружил, что доктор и Сайрус готовятся ехать в Музей естественной истории. Миссис Лешко уже не в первый раз опаздывала, и Сайрус занимался варкой кофе — что могло закончиться с куда более успешным результатом, нежели у нашей русской стряпухи. Все втроем мы уселись в кухне и получили по большой кружке прекрасного южноамериканского отвара, а доктор пытался приободрить меня, зачитывая вслух передовицу «Таймс», которая касалась подвижек в расследовании «загадки безголового трупа». Выходило, что нижнюю часть торса до сих пор не опознанного трупа, завернутую все в ту же красную клеенку, что мы с Сайрусом видали на пирсе «Кьюнарда», прибило волнами к лесистому берегу у Андерклифф-авеню — аж на северной стороне Манхэттена. Полиция — чью теорию о чокнутом анатоме или студенте-медике отверг даже ими же нанятый коронер, обнаружив порядка двенадцати колотых ран и пару дыр от пуль 32-го калибра в разных частях тела, — изменила свои предположения, и теперь пыталась вызвать панику и волнение, заявляя, что тело принадлежит одному из двух душевнобольных, сбежавших из Психиатрической лечебницы в Кингз-парке на Лонг-Айленде пару недель назад. Эта байка, как все мы знали, была похожа на правду не больше первой — но чьей бы ни была несчастная душа, тело которой разнесло аж по всему городу, внимание, кое продолжал привлекать сей инцидент, только помогало нам легче справляться со своим делом.

Доктор с Сайрусом вышли чуть позже девяти, и хотя посещение Музея естественной истории обычно возлагалось на меня, утро выдалось промозглым и серым, и настрой мой был таким, что мысль остаться одному дома меня как-то утешила. И, разумеется, целесообразно было, чтобы кто-то попробовал выяснить, что же приключилось с миссис Лешко. Так что я проводил их до коляски и посмотрел, как они отъезжают, отвлекшись взглянуть на туманное небо, прежде чем отправляться обратно в дом.

Я открыл было дверь, как вдруг чей-то голос прошептал:

— Стиви!

Он доносился из-за живой изгороди с восточной стороны маленького дворика доктора. Осторожно прикрыв дверь, я прокрался к изгороди, заглянул за нее и увидел…

Кэт. Она вся сжалась у соседнего здания, одежда ее была крайне измята, волосы растрепаны, а на лице явно читалось измождение. Я не намного больше удивился бы, окажись она призраком или одной из тех мифических сирен, настолько за последние двенадцать часов я успел смириться с тем, что больше никогда не увижу ее.

— Кэт? — вымолвил я, понизив голос. А потом рванул вокруг изгороди прямиком к ней. — Какого черта ты делаешь? Давно тут сидишь?

— С четырех где-то, — ответила она, то и дело косясь на улицу, скорее — чтобы не встречаться со мной взглядом, нежели пытаясь что-то высмотреть. — Наверное. — Глаза ее увлажнились, и она принялась горестно и болезненно шмыгать носом, а когда утерлась старым грязным платком, тот оказался в крови.

— Но почему?