– На здоровье, громадная идиотина.

Матиас солгал. Ему нравилась ее болтовня.

И до сих пор нравится. Он слышал, как она щебечет с Инеж где-то позади, пытаясь научить ее нескольким фьерданским словам.

– Нет, Рингке-е-елла. Тебе нужно немного протянуть предпоследний слог.

– Рингкала? – попыталась Инеж.

– Уже лучше, но… представь, что керчийский – это газель. Она перепрыгивает со слова на слово, – девушка показала жестами. – А фьерданский как чайка: пикирует вниз и ныряет. – Она изобразила руками птиц, которые несутся в воздухе. В этот момент она подняла голову и заметила его взгляд.

Матиас прочистил горло.

– Не ешьте снег, – посоветовал он. – Он лишь обезводит вас и понизит температуру тела.

Хельвар рванул вперед, желая побыстрее подняться на следующий холм, чтобы увеличить расстояние между ними. Но забравшись на вершину, он встал как вкопанный.

Фьерданец повернулся и вытянул руки.

– Стойте! Вы не захотите…

Но было слишком поздно. Нина прикрыла рот руками. Инеж нарисовала в воздухе какой-то оберегающий знак. Джеспер покачал головой, а Уайлен закашлялся. Каз стоял как каменный, с непроницаемым выражением лица.

На утесе было разложено кострище. Те, кто совершили это, пытались развести костер в укрытии оголенных скал, но и их было недостаточно, чтобы защитить огонь от ветра. В обледеневшую почву было вставлено три столба, а к ним привязано три обгоревших тела. Их почерневшая, треснувшая кожа до сих пор дымилась.

– Гезен! – выругался Уайлен. – Что это такое?

– То, что фьерданцы делают с гришами, – ответила Нина. Лицо у нее было спокойное; она не отводила взгляда зеленых глаз с кострища.

– Так поступают только преступники, – отозвался Матиас, чувствуя, как у него все скрутило в животе. – Костры объявили незаконными с тех пор, как…

Нина вихрем метнулась к нему и резко толкнула в грудь.

– Даже не смей! – Она кипела, горела яростью так, что, казалось, вокруг ее головы засветился нимб. – Скажи мне, когда последний раз кого-то привлекали к ответственности за то, что он сжег гриша? Даже когда вам приходится усыплять своих псов, вы называете это убийством.

– Нина…

– А если на вас униформа, то убийство уже по-другому называется?

Тогда они и услышали стон, напоминающий вой ветра.

– Святые, – выдохнул Джеспер. – Один из них жив!

Звук раздался снова, жалкий и пронзительный, исходящий от обугленных останков справа. По форме тела было невозможно понять, мужчина это или женщина. Волосы сгорели, одежда прикипела к конечностям. Черные куски кожи местами отпали, открывая вид на оголенную плоть.

У Нины вырвалось рыдание. Она подняла руки, но те слишком сильно дрожали, чтобы пустить их в ход и прекратить муки несчастного создания. Она обратила взгляд, полный слез, на остальных.

– Я… Пожалуйста, кто-нибудь…

Джеспер опомнился первым. Прозвучало два выстрела, и тело замолкло навсегда. Парень вернул пистолеты в кобуру.

– Джеспер, черт бы тебя побрал! – прорычал Каз. – Ты только что объявил на всю округу о нашем присутствии!

– Они и так думают, что мы группа охотников.

– Нужно было позволить Инеж это сделать.

– Я не хотела этого делать, – тихо отозвалась девушка. – Спасибо, Джеспер.

Скулы Каза зашлись желваками, но он промолчал.

– Спасибо, – выдавила Нина. Она поплелась по мерзлой земле, разглядев тропинку среди снега. Девушка плакала, спотыкаясь на кочках. Матиас двинулся за ней. Тут было мало ориентиров, так что можно легко потеряться.

– Нина, ты не должна отделяться от группы…

– Это то, к чему ты возвращаешься, Хельвар! – резко произнесла она. – Это страна, которой ты так мечтаешь служить. Ну что, ты гордишься этим?

– Я никогда не сжигал гришей. Им дают справедливую возможность оправдать себя перед судом…

Она повернулась к нему – очки были подняты, и слезы застыли на щеках.

– Тогда почему еще ни один гриш не был оправдан вашим так называемым справедливым судом?

– Я…

– Потому что наше преступление в том, что мы существуем. Мы виноваты в том, что появились на свет.

Матиас затих, а когда заговорил, то разрывался между стыдом от того, что собирался произнести, и необходимостью проговорить слова, на которых он вырос, слова, которые до сих пор звучали для него как истина:

– Нина, тебе никогда не приходило в голову, что, возможно… ты не должна существовать?

Глаза Нины загорелись зеленым пламенем. Она сделала шаг в его сторону, и он ощутил исходящий от нее гнев.

– Может, это вас не должно существовать, Хельвар? Такие слабые и хрупкие, с короткими жизнями и жалкими предрассудками. Вы поклоняетесь древесным феям и ледяным духам, которых никогда даже не видели, но стоит вам показать реальную силу, как вы пытаетесь искоренить ее.

– Не смейся над тем, чего не понимаешь.

– Мои «насмешки» оскорбляют тебя? Мой народ предпочел бы ваш смех, чем это варварство. – Выражение превосходства появилось на ее лице. – Равка восстанавливается, как и Вторая армия. Когда они будут готовы, я верю, что они осудят вас по справедливости, как вы того заслуживаете. Я надеюсь, что они закуют дрюскелей в кандалы и зачитают весь список ваших преступлений, чтобы мир мог вести учет вашим злодеяниям.

– Если ты так отчаянно хочешь увидеть воскрешение Равки, то почему до сих пор здесь?

– Потому что я хочу, чтобы ты получил свое помилование, Хельвар. Хочу, чтобы ты был здесь, когда Вторая армия ворвется на север и уничтожит каждый дюйм этой пустоши. Надеюсь, они сожгут ваши поля и посыплют солью вашу землю. Надеюсь, они отправят твоих друзей и семью на костер.

– Они уже это сделали, Нина. С моей мамой, отцом, младшей сестрой. Солдаты-инферны, твои драгоценные, несчастные гриши спалили нашу деревню дотла. Мне больше нечего терять.

Нина горько рассмеялась.

– Наверное, твое пребывание в Хеллгейте было слишком коротким, Матиас. Всегда есть что терять.

20. Нина

«Я не могу отделаться от этого запаха». Нина быстро передвигалась по снежным просторам, надеясь, что ветер избавит ее от тошнотворного зловония, вызывающего рвотные позывы. Перед ее глазами стояла картина – алая плоть, видневшаяся сквозь обгоревшую черную кожу, напоминавшую кучу углей. Ей казалось, что она покрыта их пеплом, пропитана смрадом паленого мяса. Девушка не могла нормально дышать.

Рядом с Матиасом она быстро забывала, кто он на самом деле и какого о ней мнения. Она вновь перекраивала его этим утром, терпеливо перенося его злобные взгляды и ворчание. Нет, она наслаждалась ими, радуясь поводу побыть вместе с ним, глупо ликуя каждый раз, когда чуть не вызывала у него смех. «Святые, почему мне не все равно?» Почему одна улыбка Матиаса Хельвара была дороже полсотни других улыбок? Нина чувствовала, как билось его сердце, когда она запрокинула ему голову, чтобы поработать с глазами. Она думала о поцелуе. Ей хотелось этого, и она была почти уверена, что он думал о том же. «Или, может, о том, как бы задушить меня».