— Пожалуйста, понежнее! — попросила Леонора.

Ана быстро взглянула на нее и вернулась к своему занятию:

— Я делаю все, что могу.

Леонора прижала прохладную салфетку ко лбу сына, и в этот момент он вскрикнул и потерял сознание. Дамита, по-видимому, удивилась и перевела взгляд с Аны на ногу, которая теперь, привязанная к доскам, совсем распрямилась. Знахарка достала из кармана передника пузырек и стала водить под носом Рамона, пока тот не очнулся.

— Нам пора ехать, — сказал Северо. — До города путь неблизкий.

Ана глянула на тропу, ведущую к лесу, и руки ее задрожали.

— Будет лучше, если вы останетесь, сеньора, — предложил управляющий. — Тетушка Дамита присмотрит за доном Рамоном.

— Я поеду, — объявила Леонора, и никто не осмелился ей возразить.

Она вызывающе посмотрела на Ану, и та, съежившись под взглядом свекрови, выбралась из повозки с помощью Северо.

— Кто-то… должен… остаться… здесь, — объяснила Ана, запинаясь на каждом слове.

Элена обняла ее и не убирала руки, пока повозка не исчезла из виду.

Северо ехал впереди, а Эухенио — рядом с повозкой, не спуская глаз с Рамона и Леоноры, сжимавшей руку сына с решимостью и отчаянием человека, который бросил утопающему короткую веревку.

Рамон дышал с трудом, и периодически Леоноре казалось, что жизнь покидает его тело, поскольку рука сына обмякала, а ресницы лихорадочно трепетали. Но стоило ей так подумать, как Рамон вздрагивал, стонал и снова начинал дышать. Вдруг он широко раскрыл глаза и посмотрел на мать. Его лицо смягчилось, и на нем проступило доверчивое выражение беспомощного малыша, которого она когда-то прижимала к своей груди.

— Я здесь, мой мальчик.

Он улыбнулся, и Леонора собрала все свои силы, чтобы не потерять самообладания. Она держала руку сына и молилась. Дамита то и дело передавала ей влажную салфетку. Леонора подносила ее к губам сына, и тот жадно к ней присасывался. Знахарка прикладывала компрессы ко лбу пострадавшего и с удивительной сноровкой, учитывая то, как подбрасывало и мотало из стороны в сторону повозку на ухабистой дороге, ногтями вытаскивала один за другим крошечные камешки и занозы из израненной кожи на лице и руках Рамона, а затем протирала поврежденные поверхности тканью, пропитанной пахучей жидкостью.

Доктор с помощником повстречались им за сотню метров до поворота на Сан-Бернабе. Эухенио, Леонора и Дамита уселись под деревом, а доктор Виэйра направился к Рамону. Осматривая самодельные шины, он цокал языком и горбился как человек, признавший свое поражение. Рамон вскрикивал от каждого прикосновения и малейшего толчка, и Леоноре казалось, что боль причиняли ей. Эухенио помог ей встать, когда доктор направился к дереву, и поддержал, словно боялся, что жена не устоит на ногах.

— Простите, полковник. — Доктор Виэйра говорил с португальским акцентом, и Леонору раздражало, что он обращается только к Эухенио, словно не замечая ее. — Я сделал все возможное, дабы облегчить его положение, но, пожалуйста, поймите, раненый находится в нелучших условиях. — Он махнул в сторону повозки, и Леонора заметила, что на его руке не хватает мизинца и безымянного пальца.

— Фуэнтес поехал к дону Луису спросить, можно ли перевезти к ним Рамона для лечения.

Доктор Виэйра повернулся и оценивающе взглянул на крутой подъем к Сан-Бернабе, потом перевел взгляд на ухабистую грунтовую дорогу, петлявшую и исчезавшую в лесных зарослях.

— Мы решили, что сэкономим время, если поедем вам навстречу, — пояснила Леонора.

— Лучше было бы его не трогать, — ответил доктор, опять обращаясь к Эухенио. — Он потерял много крови и еле дышит из-за сломанных ребер. Переломы довольно серьезны, и положение усугубилось из-за тряски в дороге. Я могу обеспечить неподвижность его ноге, но всегда существует опасность заражения.

Леонора рухнула на землю, и Дамита оттащила ее в сторону. Как только жена оказалась вне зоны слышимости, Эухенио взял доктора за локоть и отвел его подальше от женщин:

— Всю свою жизнь я был солдатом и видел раны и пострашнее, от которых тем не менее люди оправлялись. Сделайте так, чтобы мой сын вышел из этой переделки живым.

— Но, полковник, я не могу гарантировать…

— Видите мою жену? У этой женщины характер тверже, чем у многих мужчин, но она уже потеряла одного сына. Если ее неверное решение приведет к смерти второго… — Голос Эухенио дрогнул, полковник расправил плечи, провел рукой по лицу и глубоко вздохнул. — Сделайте все возможное и невозможное, чтобы спасти его!

Луис и Фаустина встретили гостей во дворе, умерив обычную жизнерадостность.

— Наши мальчики гостят у родственников в Маягуэсе, — сообщила Фаустина. — Мы разместим Рамона в комнате Луисито, там ему будет удобно. Кириака и Бомбон смогут ухаживать за ним, как только доктор с помощником обработают ногу.

Леоноре передалось спокойствие Фаустины и ее уверенность в докторе Виэйре и выздоровлении Рамона.

— Доктор заслужил уважение всей округи, — заверила гостью хозяйка. — Я приказала накрыть обед в тени деревьев на берегу пруда, — сказала она уже в дверях. — Как только освежитесь, Кириака отведет вас туда.

Возле того места, где ручей впадал в пруд, стоял навес. Это был тихий уголок, в отдалении от дома, поэтому крики Рамона, пока доктор Виэйра возился с его ногой, заглушались журчанием водяного каскада.

Луис, Эухенио, Фаустина и Леонора сидели за накрытым столом, но никто не был в состоянии обедать, все старались лишь соблюдать приличия. «Как можно есть, — думала Леонора, — когда моему мальчику вправляют сломанную ногу и он кричит от боли в спальне, украшенной игрушками, книгами и рисунками школьника? А вдруг у доктора нет нужных инструментов? И как он оперирует без двух пальцев на руке? Достаточно ли крепок домашний ром Луиса и способен ли приглушить боль Рамона?» Чета Моралес изо всех сил пыталась поддерживать разговор, однако никто из сидевших за столом не мог отвести глаз от дорожки, ведущей к дому, и от сновавших по ней слуг, которые бросали сочувственные взгляды на Леонору. Только они одни, по-видимому, не притворялись, что не слышат криков, раздававшихся из комнаты Луисито.

Леонора сидела у постели сына, шепча слова молитвы и перебирая серебряные бусины своих четок. Он спал, если бесконечные стоны и всхлипывания возможно было назвать сном. Вряд ли Рамону приносило облегчение это забытье.

От него пахло, как от пьяниц, которых она обходила стороной на городских улицах, — алкоголем, мочой и потом, но к этой вони примешивался еще жуткий привкус крови. Кириака и Бомбон смыли почти всю кровь, однако свежая повязка на ноге Рамона тут же окрашивалась в зловещий красный цвет. Леонора много раз работала в военных госпиталях, помогая сестрам, и знала, что это плохой знак. Доктор Виэйра наложил шины таким же образом, как Ана с Дамитой, но выпрямил ногу сильнее и забинтовал туже. Он надеялся, что ампутация не потребуется.