– А ты бы ему пригрозил: коли, мол, как следует не поделишься – все открою, донесу.

– И то, братец, говорил ему, а он только смеется: «Что же, говорит, доноси, вместе по Владимирке поедем… Веселее будет».

Через несколько минут собеседник субъекта с кучерской внешностью куда-то исчез. Остался только один «обиженный и обойденный в дележе».

Агент быстро вышел, захватил наружную полицию и немедленно арестовал неизвестного.

Это происходило в три часа ночи. Неизвестный был доставлен в Управление сыскной полиции. На другой день, 10 января, был произведен допрос. Сначала он, видимо, решил запираться, плел нечто весьма несуразное, но потом, когда ему сказали, что чистосердечное признание может клониться только к его пользе, он (вот тонкая психологическая черта!) наотмашь перекрестился и начал свою исповедь-показание.

На вопрос, о каком тайном преступлении беседовал с приятелем в притоне, он ответил:

– Грех этот – убийство Шахворостова. Только я-то сам не убивал его…

Наконец-то! Таинственное дело, мучившее меня полтора года, начинало распутываться.

– Грех этот – убийство Шахворостова. Только я-то сам не убивал его…

Наконец-то! Таинственное дело, мучившее меня полтора года, начинало распутываться.

Он показал, что он – кронштадтский мещанин Федор Тимофеев Шаров, в Петербурге живет почти двадцать лет. Его, так сказать, послужной список таков: сначала он жил в услужении по кучерской части у Мятлевых, после же смерти бабушки господ Мятлевых, по ее духовному завещанию, вместе с другими дворовыми получил «вольную». Затем поступил к генералу Лерхе, где пробыл 7 месяцев, отошедши от службы вследствие отъезда генерала за границу. Потом последовательно служил в должности кучера у Сафьянцева, у Обрезкова, у юнкера Лесли, у Стобеусса, у Спасского, наконец у Татищева. У Татищева вторым кучером служил Спиридонов. В один грустный для них день и Шаров, и Спиридонов были уволены от должности кучеров из-за пропажи кучерской одежды.

– Ну-с, – продолжал свой рассказ Шаров, – отойдя от места, поселились мы в том же доме Руадзе, на квартире у Прасковьи Тимофеевой. В этом доме находилось питейное заведение, которое содержал Бояринов, а сидельцем в заведении был зять его, крестьянин Иван Васильев Калин, подручным – Егор Денисов. Частенько мы захаживали со Спиридоновым в заведение. Однажды он мне говорит: «Сделай милость, достань ты дурману. Необходимо нам…». «Зачем?» – спрашиваю его. «А затем, – говорит Спиридонов, – что Иван Васильев хочет напоить им одного недруга своего, а потом, когда тот очумеет, дать ему основательную трепку». Он мне все объяснил. Оказывается, что какой-то богатый деляга-парень, Шахворостов, взял у Ивана Васильева сто рублей за то, что приищет ему подходящее помещение под питейное заведение. А сам никакого помещения не нашел, да и деньги назад не возвратил. Вскипел, значит: дай, дескать, проучу Шахворостова.

– Ну и что же, достал ты дурман? – спросили Шарова.

– Как же, достал. Отправился к коновалу Кавалергардского полка. Так и так, говорю, дай мне дурману. «На что тебе»? – спрашивает он.

Я ему сказал, что пошутить хочу над приятелем, дескать, усыпить его, а тем временем с женой его полюбезничать. У него, мол, бабенка круглая, ядреная. Ну дал мне сонного зелья коновал. Доставил я дурман кабатчику Ивану Васильевичу. Тот стал, значит, пробу делать. Настоял осьмушку водки им и дал Спиридонову выпить рюмочку. Выпил Спиридонов и ушел домой. Наутро, глядь, приходит к нам и говорит: «Ну, братцы, ни черта не стоит ваш дурман. Не действует! Я как лег, так и встал…». Иван Васильевич на меня пенять стал: «Какой же это дурман? Что же я с таким зельем поделаю с Шахворостовым?»

Далее Шаров рассказал, что кабатчик Иван Васильевич Калин все же не оставил мысль «попотчевать сей настойкой» врага своего – Шахворостова. Но это было не так-то легко: Шахворостов был весьма осторожным клиентом питейного заведения Калина, пил только одну рюмочку перцовки. А, как на грех, настойка своим мутным зеленоватым цветом совсем не походила на перцовку! Как быть? Пробовали было сии джентльмены затащить Шахворостова в какое-нибудь другое заведение, чтобы там незаметно угостить беднягу своим «дурманным» зельем, но и это им не удавалось.

– Скажи, – спросил я Шарова, – почему сиделец питейного заведения Калин так упорно желал одурманить Шахворостова: действительно ли для того, чтобы только его «поучить», или же для какой-либо иной цели? Ну, например, для того, чтобы его ограбить?

– Не знаю точно, ваше превосходительство, но так полагаю, что и на деньги, может, его зарился, потому покойный Шахворостов слыл в больших деньгах.

– Так, стало быть, вы попросту убить и ограбить его желали? – строго сказал я.

Шаров промолчал.

– Да, ваше превосходительство, не буду таиться… Действительно, когда не удалось нам опоить зельем Шахворостова, стали мы искать какой иной способ порешить с ним, ограбить его. И, мой грех, я первый надоумил компанию нашу так поступить: заманить Шахворостова в местность Мятлевских дач, которую я хорошо знал, а там его и убить.

– И вы так и сделали?

– Так и сделали.

– Расскажи же подробно, как вы, изверги, совершили ваше преступление.

– Как-то раз зашел в питейное заведение покойничек. Мы четверо: я, Иван Васильич Калин, Спиридонов и подручный Егор Денисов – начали предлагать ему место, говоря, что близ Мятлевских дач, в Лиговском парке, требуется, дескать, человек опытный, знающий, для присмотра за рабочими. «Жалованье чудесное тебе дадут!» – уверяли мы. Разгорелись глазки у Шахворостова. «Что ж, – говорит, – братцы, я согласен. Поедемте. Вот только домой за аттестатами схожу». И ушел. А мы радоваться начали: вот когда, мол, попался ты на удочку! Это почище дурману будет!.. Вернулся скоро Шахворостов. Отправились мы все на Петергофский вокзал и поездом в десять часов утра поехали на Лигово. Я поехал в другом вагоне, а Шахворостов ехал вместе с Калиным, Спиридоновым и Денисовым.

– Почему же ты ехал отдельно? – спросил я.

– Чтобы не попадаться на глаза Шахворостову, – ответил Шаров. – Он, так вам скажу, недолюбливал меня, подозрительно ко мне относился…

– Что же, вооружены чем-нибудь вы были?

– У Ивана Васильевича Калина нож был. Когда Шахворостова пригласили ехать в Лигово, он вынул нож складной, с черным черенком, и остро-преостро наточил его на бруске. Все о ноготь свой пробовал, остро ли нож режет… Когда приехали мы в Лигово, то они повели Шахворостова к Кушелевой даче, я же, хоронясь, издали за ними следовал. Смотрю: повернули они все в лес… Я тайком за ними. Иду тихо, осторожно, словно зверя какого выслеживаю. Вот как, примерно, на охоте, когда облаву устраивают. Только скрылись они от моих глаз – в густоту лесную, должно, зашли. Прошло, примерно, минуты две. Вдруг страшный крик донесся до меня. Хоть и ожидал