– Гляди-ка, какое чудо-юдо объявилось, – подал голос Леонид Фёдорович, так же с интересом наблюдающий дорогу-трансформер. – Кого только здесь ни увидишь!

Вдруг над всем этим лубочно-плясовым действом послышался Голос. Он возник ниоткуда, но раздавался одновременно отовсюду:

– Не трогайте его! Это писатель. Он может стать каждым из вас и всеми сразу, но никто из вас не может превратиться в него. Пусть он несёт выбранный им крест. У каждого свой Путь!

Ага, вот к чему весь сыр-бор – понял Никита – ответ на сомнения по поводу таланта и по поводу выбранного пути. Что ж, тут есть над чем поразмыслить. Вслух же он сказал:

– Ну что, товарищ Глинский, не передумали ещё за мной тащиться? А то ведь здесь удобней: еда, девочки опять же и сказочник свой отыскался. Оставайтесь, ведь такие сказки, про коров-русалок, многого стоят!

Тот с тоской оглянулся на так полюбившийся ему французский ресторанчик, но упрямо тряхнул головой.

– Я к вашим услугам, мой друг!

«Мой друг» кивнул и, как ни в чём не бывало, направился к дороге, по которой тащились артисты театра-шапито. Глинский старался не отставать.

Выйдя снова на дорогу, Никита отметил, что от недавнего спектакля не осталось ни следа, ни человека. Это снова была ровная дорога, ведущая… а куда? В светлое нерушимое человеческое завтра, в котором будет жить уже нынешнее поколение? Странно, именно так говорил совсем недавно Никита Сергеевич Хрущёв, стуча каблуком правительственной туфли по трибуне и обещая зажиревшим америкосам «показать кузькину мать!». Интересно, Хрущёв лично был знаком с этой матерью или грозился просто для вящей острастки?

Ну, коль решение уже принято – быть или не быть, идти или не идти – то отступать поздно, да и некуда, если честно сказать. Один выход, правда, уже был предложен Ангелом, то есть Леонидом Фёдоровичем: зависнуть на всю оставшуюся жизнь на «Глинском» пляже со всеми удобствами. Признаться мужу русалки там очень нравилось, как понравится большинству населения планеты. Зачем куда-то идти, зачем добиваться Высшего суда? А есть ли он и нужен ли этот Страшный суд, ведь каждый из нас имеет за плечами столько гадостных поступков и нерешённых вопросов, то к чему их ворошить? Кто старое помянет…

Спутник Никиты всё ещё со щемящей тоской и скупой мужской слезой, не замедлившей прокатиться по гладко выбритой щеке, оглядывался на покинутое милое гнёздышко. Никита усмехнулся про себя: ничего, дружок, любишь кататься – люби и саночки возить. Чем-то твоё профессорское и профаническое философствование напоминает Подсолнуха, только у того, пожалуй, мыслишки позаковыристей.

Впереди дорога вздулась пузырём. Никита с Глинским остановились: что же будет? Вдруг пузырь лопнул и оттуда вынырнул Подсолнух. Собственной персоной! Лёгок на помине!

Леонид Фёдорович от неожиданности сел прямо на дорогу, а Никита отметил, что отзывчивый Подсолнух откликается даже на простую мысль о нём, не говоря уже о том, если позовут.

– Вот тебя-то, любезный, нам только и не хватало! – искренне разозлился Никита. – Сейчас никто выслушивать соображения о твоём подвиге во имя человечества не собирается.

– Мне показалось…, – начал оправдываться тот. – Право слово, мне действительно показалось…

– Тебе показалось, – Никита был непреклонен. – Нам в данный секунд шибко некогда, так что расти туда, откуда пришёл. А поговорить ещё успеем. Я думаю, нам предоставят такую возможность. И я, и наш любезный Леонид Фёдорович внимательно выслушаем твои сентенции. Вполне возможно, чем-то сможем внимательно выслушать и всенепременнейше помочь. Только приставать к путникам посреди дороги – это крайняя невоспитанность! Пойми, для того, чтобы тебя выслушали, надо быть, прежде всего, предупредительным и ненавязчивым.

Немного успокоенный этим обещанием, Подсолнух спрятался в полимерное покрытие, и дорога снова стала гладкой, безлюдной, только чуть-чуть светлее, чем раньше. Может быть, Подсолнух перестал источать в неё словесный яд, а, скорее всего, потому, что здесь недавно прошёл один из святых, и сам Всевышний заступился за него, но идти было легко.

Маячившая вдалеке дымка или лучше сказать марево рассеялось то ли от прогретого к этому часу воздуха, то ли от налетевшего с моря кисейного бриза. Перед путниками возник – сначала качаясь в воздухе, будто мираж, потом всё более выкристаллизовываясь – город, белыми довольно высокими домами своими похожий на современный.

– Послушайте, Леонид Фёдорович, – обратился Никита к понуро шагающему рядом спутнику. – Видите, на побережье раскинулся какой-то город? Думаю, очень даже большой. Почему же никто из пляжных насельников туда не стремился? Вы даже не вспоминали, что рядом с вами есть какой-то порт. А, судя по дворцам, здесь проживают довольно именитые люди. Может, я ошибаюсь, но от такого общества вряд ли кто откажется.

– Ошибаетесь, мой друг, – отдуваясь, посипел Леонид Фёдорович. – Город этот – уже не наше царство. Господин Ангел может изменить не только существующие миры, но и временное пространство. Приглядитесь внимательней. Видели ли вы когда-нибудь такой город? Я сам его вижу впервые. И не думаю, что он возник бы, оставайся мы с вами до сих пор на пляже.

Действительно, город, на первый взгляд большой и шумный, а при внимательном знакомстве выглядел как миражный призрак. Кварталы его террасками скатывались к самому морю, то зовущему шумом волн, то исчезающими в розовом мареве. Среди сплошного городского массива стали проглядывать цветные пятна садов, похожие на узорчатые персидские ковры, но тоже окутанные какой-то дымкой.

Далеко в море, через прояснившийся воздух стал виден остров. На острове, соединённым мощной дамбой с берегом, стояла ступенчатая довольно высокая башня. Маяк – догадался Никита. Только странный он какой-то: ступенчатых маяков не бывает. Тем не менее, это был именно маяк, потому что чем ближе подходили наши путники к городу, тем яснее просматривалась наверху площадка, крышу которой держали колонны.

В тонком мире, где даже мысли

воплощаются в цвет и звук,

жизнь от бренных теней зависит,

замыкаясь в порочный круг.

В тёмном мире, где блики света

не бывают со знаком плюс,

превращаются в прах планеты,

в вещество, в бесполезный груз.

В светлом мире, где правит правда,

где не купишь любви за грош,

жизнь и смерть мишуру парадов

превращает в простую ложь.

Странник ищет судьбу по свету,

но всегда остается сир.

Друг, подай ему, как монету,

самый дивный и добрый мир.

Именно такой мир искал когда-то Никита. Может быть, Ангел угадал, где его гость сможет отыскать свою правду и, как шубу с барского плеча, решил подарить это неизведанное царство?

– … Александрийский маяк послужил мусульманам прообразом минарета, – услышал Никита. Глинский уже давно что-то увлечённо рассказывал, не слишком заботясь, слушают ли его.