— Украсть ребенка из его дома, — говорила она и воздух вокруг сжимался под давлением её холодной ярости. Земля трещала, а осколки дворца в небе тухли погасшей спичкой и исчезали пылью. — Отнять у матери… в этом нет ни чести, ни достоинства!

Хаджар не отрицал. Использовать маленькое дитя в войне империй — в этом нет славы. Но за свою жизнь Хаджар сделал многое, что можно охарактеризовать как бесчестное, бесславное и, даже, подлое. Добавить в этот список еще и ребенка… что же, если такова его судьба…

— Ты ответишь передо мной за это, смерд!

— Только перед праотцами… — прошептал, тяжело дыша, Хаджар. — я отвечу только перед праотцами.

Императрица дышала гневом. И её бело-голубые глаза, жуткого, но прекрасного оттенка, дышали звериной жаждой мщения и крови. Как она сохраняла самообладание в такой ситуации было для Хаджара загадкой.

— Скажи мне, куда вы его забрали, и я подарю тебе быструю и безболезненную смерть.

Хаджар промолчал. Даже если бы избитые временем слова Регент-матери были бы правдой, а они таковыми не являлись, он бы все равно не смог дать нужного ответа.

Они не планировали какого-то строго места встречи, так что кроме как общего пункта назначения в виде долины Дельфи он бы все равно ничего не смог ответить.

А то, что маленького Императора украли для обмена на принца, Регент-мать и так, наверное, догадывалась. Просто не могла догадываться.

— Вижу, хоть такой капли достоинства воина в тебе еще осталось, безымянный ублюдок, — процедила Регент и уже протянула в сторону Хаджара руку, как вперед вышел Тангед.

— Постойте, моя правительница, — он рухнул на правое колено и вонзил, в прямом смысле, кулак в землю.

Это было по меньшей мере — неожиданно.

— И как это понимать, Танигед?! — слова Регент-матери раскалывали камни и крошили в труху деревья. И это не было игрой слов. Ей становилось все сложнее сдерживать свою ярость, а в силе представительницы Императорского рода сомневаться не приходилось.

— Это вовсе не безымянный наемник, моя правительница, — Танигед выпрямился и отряхнул боевые перчатки от земли. — Это Хаджар Дархан, Северный Ветер. Тот кто разбил армию мертвых Дерека. Генерал Сухашима, развернувший к нам орды орков.

— Хаджар Дархан… — задумчиво, будто что-то вспоминая, протянула величественная женщина. — Безумный Генерал родом из маленькой деревни… Тот, кого ты пощадил в битве у Даанатана.

— Именно так, — кивнул, без всякого страха или сожаления, Танигед.

— Кажется, когда я спросила, почему ты не забрал его жизнь, ты сказал, что в действиях Дерека не было ни славы, ни чести, а Хаджар бился слишком достоинство, чтобы оборвать его существование ради ослепленного местью мальчишки.

— Все верно. Вы повторили мои слова с дословной точностью, моя правительница.

— И как, Танигед Облачный, сын купца и крестьянки. Ты доволен тем, чего ты добился?! Тот, кого ты так рьяно защищал, украл моего сына! Твоего Императора! Разве в этом есть честь?!

— Именно поэтому, — рыжебородый воин склонил голову. — я прошу дать мне возможность исправить допущенную ошибку. Позвольте мне сразиться с этим бесславным ублюдком, и я выбью правду из его глотки.

Императрица посмотрел на Хаджара, затем на Танигеда.

— Безумный Генерал, — повторила она. — я слышала песни о тебе. Говорят твое сердце не знает страха… что ты победил человека чье лицо затмевало солнце. Обрушил город с неба. Уничтожил две секты, прошел через джунгли Карнака, стал побратимом оркам… песни о тебе поют даже в Ласкане. Шепотом… чтобы не слышала ни я, ни мои пташки… Герой для простолюдинов. Символ того, что свобода и судьба каждого находится в его собственных руках.

Хаджар промолчал. Он давно уже перерос те времена, когда они с Неро слушали песни, которые барды и менестрели складывали об их приключениях. Обычно все эти вирши являлись слишком поэтичном преувеличением действительности.

— Сегодня этот символ свободы будет разбит, — сверкнула глазами Регент-мать. — и когда ты, жалкий и полуживой, будешь вздернут над стенами Ласкера, все увидят, у кого в руках находиться истинная власть!

С этими словами Регент-мать, взмахнув подолом белых одеяний, вернулась в тени к пяти другим Великим Героям. И, судя по всему, здесь были далеко не все сильнейшие воины и маги Ласкана. Наверняка остальные уже отправились в погоню за отрядом.

Оставалось надеяться, что Тайная Канцелярия вкупе с Запретным Городом и корпусом Стражей достаточно тщательно спланировали способы маскировки и пути отступления.

— Принимай свою пилюлю, Хаджар, — Танигед ударил кулаком о кулак и на небе, без молний, ударил глухой гром и начали собираться тяжелые облака. За спиной воина развевался сине-серый, рваный плащ, а его латные доспехи Императорского уровня были украшены изображениями драконов, фениксов, грифонов и летающих тигров. — Я не буду марать свое имя тем, что убил обессилевшего воина.

Хаджар посмотрел на своего противника.

Сын купца и крестьянки…

Он был достойней большинства тех, с кем приходилось Хаджару скрещивать свой меч. Может быть, даже достойней самого Хаджара.

Противник, с которым с честью боролся и Орун и Морган, теперь стоял напротив.

— Кому мне принести твой пепел, чтобы они могли развеять его над родными землями? — спросил Хаджар.

— Единственный, чей пепел развеют, будешь ты, Хаджар Дархан.

Хаджар посмотрел в глаза Танигеду.

Пожалуй, впервые за всю жизнь он испытывал странное чувство. То самое, о котором так часто пишут поэты и слагают песни менестрели.

Когда Хаджар смотрел на Танигеда, он не видел врага. Он не хотел обнажать против него меча. Но, возможно, именно поэтому собирался сражаться так, словно это был последний бой в его жизни и ничего, кроме этого боя, никогда для него не существовало, не существует и не будет существовать.

С этими мыслями он сжал в кулаке пилюлю «Горячего Сердца» и позволил ей энергии влиться внутрь своего тела.

* * *

Юноша, закутанный в порванный, заплатанный плащ, обутый в дырявые сандалии, опирающийся на саморезный посох, стремительно менялся на глазах.

В его пепельных волосах появлялась седина. На лице, которое словно вылепил и вырезал одаренный демонами скульптор, появлялись глубокие морщины. Его волосы опускались все ниже и ниже пока не коснулись нижней части спины.

В разноцветных глазах, голубом и карем, отобразилась мудрость сотен эпох, которые волшебник скитался в странствиях по безымянному миру.

Он стоял во тьме переулка и смотрел на небо. Там гремел гром и появлялись из ниоткуда тяжелые, темно-серые тучи. Будто собиралась буря или ливень, но ни того ни другого не последовало.