Хлопнула дверь. Он поднял голову: Сашок Феофанов. Подошел к столу, открыл ящик, потом другой, стал в нем рыться... И вдруг спросил:

– Андрей, а как та девчонка?

Он вздрогнул:

– Какая девчонка?

– Хорошенькая такая, черненькая. Которая сказала, что ее изнасиловали. Маша, кажется.

– Она забрала заявление.

– Вот как? – удивился Сашок. – А почему?

– А то ты не знаешь, как это бывает, – усмехнулся он.

– Родители парня на нее нажали, да? У них, вроде, денег много.

– Решили полюбовно.

– Это она зря.

– Зря, не зря... У нас что, проблем мало? Все равно был бы отказ в возбуждении дела. А то ты не знаешь, – повторил он. Сказанное дважды эффективно вдвойне. Надо нажать.

– Ну, шанс-то был. Впрочем, ты прав. Забрала и забрала. Нам меньше хлопот. Хорошо, когда люди меж собой договариваются полюбовно.

Он перевел дух. Феофанов не станет выяснять подробности. Принял как должное. Обошлось.

– Ты Мамаева знаешь? – спросил вдруг Сашок, перестав рыться в ящике.

– Мамаева? Какого Мамаева? – он все еще думал о Лехе, о Маше.

– Следователя.

– Сан Саныча? Маму? Конечно, знаю!

– В больнице он, – мрачно сказал Сашок.

– Как так: в больнице?

– А так. С неделю уже. В темном подъезде, ножом в живот. Говорят, шпана. Шпана! Эх! Как там говорится? На одного честного двух нечестных дают. Вот кто-то и подсуетился. Мамаев не брал, все знали. И то, что он в больнице... Решили попугать, да, видать, перестарались. Чудом жив остался.

– Погоди... – он вытер пот со лба. – Ранение тяжелое?

– Да. Я ж сказал: ножом в живот. Повреждены жизненно важные органы.

– Надо к нему зайти.

– Если пустят. Попробуй.

– Я ж с ним недавно разговаривал! Умный мужик! – горячо сказал он. – Знающий!

– А нужны сговорчивые, – усмехнулся Сашок.

Андрей разволновался:

– Как же так, а? Слушай, я, пожалуй, прямо сейчас пойду!

– Иди. Привет передавай, если пустят. А начальство будет спрашивать, я тебя прикрою. Дело святое.

Он все никак не мог собраться с мыслями. Как же так? Леха в СИЗО, Мамаев в больнице. Маша... С Машей все в порядке. То есть, будет в порядке. Мысли путались.

Зашел в магазин, машинально купил фрукты, сок, минеральную воду. Пустили его только когда показал удостоверение.

Мамаев лежал уже не в реанимации, а в палате на двоих. Врач, к которому он зашел, перед тем как навестить Сан Саныча, обнадежил. Ранение тяжелое, но кризис миновал. Лицо у Мамаева, который если и знал об этом, то верил с трудом, было пепельное. Сан Саныч едва шевелил губами, но ему обрадовался. Просвистел:

– Андрей... Молодец... Пришел...

– Я вот зашел.

– Спасибо... Плохо мне...

Андрей растерялся. Стоял в дверях, прижав к груди сумку с продуктами, и ни туда ни сюда. Пахло больницей, и хотя все перебивал запах хлорки, нюансы таки различались: свежая кровь, гной, грязные бинты, лекарства... Плохо выглядит Сан Саныч, сразу видать, что ранение серьезное. Неужели лечащий врач соврал, что кризис миновал? Вот она, смерть. Руку протяни и – вот она! Как же так? Мама, с которым не один пуд соли съели, и вдруг – смерть. А ведь не старый еще. Да какое там, старый! С сорокалетием год назад поздравляли!

Пересилив себя, он подошел к кровати и сказал Мамаеву:

– А ты молодцом! Хорошо выглядишь! Я вот тут принес тебе...

Он огляделся: куда бы поставить сумку? Стало вдруг не по себе: знал бы Мама, на какие деньги все это куплено!

– Спасибо... – прошелестел Сан Саныч. – Все есть... Жена... только что... Ты садись...

Он примостил пакет с фруктами на заставленную чашками и лекарствами тумбочку и неловко присел на казенный стул, между кроватями с панцирными сетками. Спросил:

– Как же тебя угораздило?

– Андрей... Ты их найди...

– Найдем обязательно!

Его голос звучал фальшиво. Так всегда, когда разговариваешь с тяжелобольным. А почему? Врать всегда тяжело. Надо быть оптимистом, надо сказать что-то такое... Сказать... Он прокашлялся, в горле першило.

– Андрей... Ты молодец... Мало нас... – прошелестел Мамаев.

– Как так: мало?

– Ты, я... За что? – на глазах Сан Саныча появилась влага, губы от обиды задрожали.

– Мама... – беспомощно сказал он. – Ну что ты, в самом деле? Перестань, а? Крепись.

– Может, зря не брал? – на слезах сказал Мамаев. И вдруг: – Не зря... Хочу умереть честным человеком...

– Брось! Выкарабкаешься! Врач сказал – кризис миновал. Я с ним говорил, – на этот раз его голос звучал уверенно и бодро. Ведь это была правда, а правду говорить легко.

Мамаев закрыл глаза. Помолчали. Потом он нагнулся к Сан Санычу и тихо спросил:

– Знаешь, кто?

– Догадываюсь... Глянь мое последнее дело... Надо было в суд... Не успел... Другого дадут...

– Другого следователя?

Мамаев кивнул.

– Ладно. Разберемся. Я, правда, по другому ведомству.

Сан Саныч открыл глаза.

– Ты – свой... Просто найди их...

– Я понял, Мама. Все понял.

– Молодец... – глаза Мамаева опять закрылись. – Я... тебе верю...

– Ну, я пойду? Сан Саныч? Спишь?

Тот вздохнул и пошевелился.

– Может, водички? – метнулся он к тумбочке. Дрожащими руками схватил стакан, наполнил минеральной водой без газа. – Сан Саныч! Эй! Мама, ты меня не пугай!

Мамаев вдруг улыбнулся пепельными губами и открыл глаза:

– Живой...

– На-ка, попей, – он одной рукой приподнял Сан Саныча, другой попытался напоить. Тот сделал пару глотков, потом откинулся на подушку, на лбу выступила испарина. – Может, покушать хочешь, Мама? Икорки, балычка. Я принесу.

– Нет... Не хочу... Все есть у меня... Мне бы выйти отсюда... Ты иди, Андрей... Работать надо... Работать... Некому...

И Мамаев опять закрыл глаза. Андрей поставил на тумбочку стакан, а пакет с фруктами убрал внутрь, стараясь не шуршать. Сан Саныч, казалось, спал. Андрей тихо вышел из палаты. Окликнул проходившую мимо девушку в белом халате:

– Сестра!

– Да? Что вы хотели?

– Следователь здесь лежит. Ты пригляди за ним. Он вроде уснул, но ты проверь. Может, плохо ему? Глянь, а?

– Хорошо, – кивнула девушка и направилась к двери в палату.