с поверхностью. Почти как джаз, только менее предсказуемо. Подъезжаю к машине, отпираю двери и начинаю аккуратно загружать пакеты с продуктами. Тяжелые – например, со стиральным порошком и соком – ставлю на пол, чтобы не упали и ничего не раздавили. Яйца и хлеб – на заднее сиденье.

За спиной вдруг раздается дребезжание другой тележки. Обернувшись, вижу человека в черной куртке, но не узнаю лица. Поначалу не узнаю, а потом понимаю – это Дон.

– Это ты виноват! Из-за тебя Том меня выгнал! – говорит Дон.

Лицо у него искажено, сморщено. Глаза страшные – я не хочу в них смотреть и смотрю на другие части лица.

– Из-за тебя Марджори сказала мне уйти! До чего женщины падки на всяких инвалидов! У тебя их, поди, дюжина – нормальных женщин, которые поймались на показную беспомощность. – Голос его становится писклявым, он, наверное, цитирует или подражает кому-то. – Бедненький Лу ничего не может! Бедненький Лу без меня не справится! – Дон переходит на обычный голос: – Зачем тебе нормальная женщина? Психи должны искать пару среди психов – и вообще, им не положено размножаться. Как представлю, что ты… с ней… блевать хочется! Мерзость какая!

Я не могу ничего сказать. Думаю, я должен испугаться, но чувство, которое я испытываю, – не страх, а грусть, такая гнетущая, будто меня придавило нечто темное и бесформенное. Дон – здоровый человек. Он мог бы достичь многого без особого труда, мог бы стать кем угодно. Почему же он выбрал это?

– Я все написал, – продолжает Дон. – До остальных я тоже доберусь, они узнают, почему я это делаю, когда прочтут.

– Я не виноват, – говорю я.

– Как бы не так! – восклицает он.

Подходит ближе. Его пот странно пахнет. Не знаю, что это, но думаю, он что-то выпил или съел, что стало причиной странного запаха. Воротник рубашки перекошен. Опускаю глаза. Ботинки сбитые, один шнурок развязан. Важно следить за внешним видом. Это производит хорошее впечатление. Дон сейчас не производит хорошего впечатления, впрочем, никто этого, кажется, не замечает. Боковым зрением вижу, как люди проходят к машинам или в магазин, не обращая на нас внимания.

– Ты псих, Лу! Понимаешь меня или нет? Ты псих, и место твое в зоопарке!

Я знаю, что Дон говорит неразумно и его утверждения объективно неверны, но мне все равно больно – оттого, как сильно я ему не нравлюсь. Еще я чувствую себя глупым – как я не разглядел этого раньше? Дон был моим другом, улыбался мне, помогал. Откуда мне было знать?

Дон достает из кармана правую руку, и я вижу черный кружок дула, наставленный на меня. Черная поверхность пистолета поблескивает в свете фонаря, а внутри темно, будто в космосе. И эта темнота направлена на меня.

– Вся эта гребаная социальная поддержка – черт возьми, из-за тебя и тебе подобных страна опять скатывается в депрессию! Я построил бы нормальную карьеру, а не торчал бы годами на бесперспективной работе!

Не знаю, где работает Дон. Надо бы знать. Не думаю, что экономический кризис – моя вина. Не думаю, что он построил бы желаемую карьеру, если бы я умер. Работодатели выбирают кандидатов с опрятным внешним видом и хорошими манерами, которые усердно работают и ладят с коллективом. Дон грязный и неопрятный, он грубит и не любит усердно работать.

Он неожиданно шагает ко мне, потрясая рукой с пистолетом.

– Садись в машину! – говорит Дон, но я уже в движении.

Его намерение легко предугадать, и он не настолько быстр и силен, как полагает. Я перехватываю направленную на меня руку за запястье и отвожу в сторону. Шум выстрела не такой, как по телевизору. Громче и ужаснее, он отражается от фасада магазина и возвращается эхом. У меня нет шпаги, но второй рукой я наношу удар в центр его торса. Дон складывается пополам, изо рта вырывается зловонное дыхание.

– Эй! – кричит кто-то.

– Звоните в полицию! – кричит кто-то другой.

Кругом крики. Набегают люди, кидаются к Дону. Меня толкают, я спотыкаюсь и чуть не падаю. Кто-то хватает мою руку, выворачивает и прижимает меня к машине.

– Отпустите его! – говорит голос. – Он жертва!

Это мистер Стейси. Не знаю, что он тут делает.

– Мистер Арриндейл, – сердито говорит он, – мы же просили вас соблюдать осторожность! Почему вы не поехали сразу домой? Если бы Дэн нас не предупредил…

– Я думал… что соблюдаю… – говорю я. Трудно сосредоточиться на ответе, когда вокруг такая суета. – Мне… нужно было купить продукты. Я всегда закупаюсь по вторникам.

Только теперь я вспоминаю, что Дон знал, когда я езжу за продуктами, и я встречал его тут во вторник.

– Вам чертовски повезло! – говорит мистер Стейси.

Дон ничком лежит на земле, два человека опустились рядом с ним на колени. Завернули за спину руки и надевают наручники. Это происходит дольше и выглядит сложнее, чем показывают в новостях. Дон издает странный звук, похожий на всхлип. Когда его поднимают, видно, что он плачет. Слезы стекают по грязным щекам, оставляя полосы. Жаль его. Мне было бы ужасно неприятно плакать при людях.

– Сволочь! – выплевывает Дон. – Ты меня подставил!

– Я не подставлял! – говорю я.

Я хотел бы объяснить, что не знал, что полицейские узнают, что я не поехал домой, и приедут сюда, но Дона уводят.

– Такие люди, как вы, сильно усложняют нам работу! И я имею в виду не аутистов, а людей, которые не соблюдают элементарной осторожности!

Мистер Стейси все еще сердится.

– Я должен был купить продукты, – повторяю я.

– А в пятницу должны были постирать?

– Да, – говорю я. – И это было днем.

– Могли бы кого-нибудь попросить!

– Мне некого…

Мистер Стейси странно смотрит на меня и качает головой.

Не понимаю, что за музыка звучит в голове. И что я чувствую. Я хотел бы попрыгать, чтобы упокоиться, но тут негде прыгать – асфальт, ряды машин, остановка. Не хочу садиться в машину и ехать домой.

Меня спрашивают, как я себя чувствую. Некоторые светят в лицо яркими фонариками. Говорят, что я «бедный» и «испугался». «Бедный» – выражение сочувствия, так многие называли меня после смерти родителей. Сейчас я себя бедным не чувствую. Когда Дон мне угрожал, я действительно испытал страх, но больше было грусти, злости и досады на собственную глупость.

Я ощущаю себя очень живым, и еще я крайне озадачен. Почему никто не догадывается, что я рад и счастлив? Меня пытались убить, но безуспешно. Я жив и ощущаю это всем существом. Чувствую, как одежда касается кожи, вижу, какого цвета свет фонаря,