а потом движок ее смолк и она остановилась, покачиваясь в окружении стай дельфинов и фонтанирующих китов.

– Не дай бог, столкнется с всплывающим китом, – проговорила Пия. – Кашалот или даже финвал вмиг ее опрокинет.

Она медленно повела биноклем, всматриваясь в людей на палубе лодки.

– Лица различаете? – спросил я.

– Да вроде как…

– Типу не видно?

– Пока нет…

Но тут раздался крик Рафи:

– Я вижу его! Вон он, рядом с дымовой трубой!

Рафи прыгал и вопил как сумасшедший, они с Пией обнялись, плача и смеясь.

Сцена эта привлекла внимание немецкого телерепортера, и он спросил Гизу:

– А что, у них кто-то знакомый на той лодке?

– Да! Там приемный сын этой женщины и друг парня с загипсованной рукой, они вместе бежали из Бангладеш. История удивительная!

– Ох ты! Как думаете, эта пара согласится на интервью?

– Наверное. Вы сами их спросите.

Вскоре ко мне подошла Пия:

– Как вы считаете, нам стоит говорить с корреспондентом?

– Несомненно, – сказал я, а Гиза добавила:

– Расскажи все: кем тебе доводится Типу, о его отношениях с Рафи. Сделай так, чтобы в беженцах увидели живых людей. Этим ты окажешь им неоценимую услугу.

Заметив, что Пия все еще колеблется, я присовокупил:

– Получится история, весьма интересная обывателю.

– Думаете? – рассмеялась Пия. – Вот уж обрадуются ребята из университетского отдела по связям с прессой. – Она сунула мне в руки бинокль: – Подержите пока, ладно?

Мои попытки навести резкость окончились неудачей, водяные фонтаны, исторгаемые китами, превращали людей на палубе в нечеткие пятна. Однако малиновый отсвет заходящего солнца, размыв контуры лодки и вспененной воды, придал всей картине неожиданную живописность. Казалось, я уже где-то видел нечто подобное.

Пейзаж этот кое-что напомнил и Чинте.

– Тебе знакомо полотно Тернера “Невольничий корабль”? – спросила она.

– Точно! Я как раз об этом подумал. А еще припомнил картины с кораблями, перевозящими кули.

Мне пришла мысль, что воспоминание это отнюдь не случайно, ибо участь беженцев и впрямь была схожа с долей подневольных рабочих, которых вывозили с индийского субконтинента в дальние края земного шара для рабского труда на плантациях. Кули тоже были молоды и преимущественно мужского пола, а дуффадары и махаджаны, вербовщики и посредники, служили важной деталью транспортировочного механизма, работавшего на смазке кабальных авансов. Спокон веку контрабанда живого товара была невероятно доходной торговой статьей.

Сходство отмечалось и в условиях перевозки беженцев и кули: строгий пригляд койотов-надсмотрщиков, до отказа набитые трюмы, скудная кормежка. Побои и смерть товарищей – все это было знакомо пассажирам невольничьих кораблей.

Однако имелось и существенное различие: системой подневольного труда, как прежде рабством, всегда управляли европейские имперские державы. Зачастую кули не ведали, куда их везут, что их ждет, какие правила и законы властвуют над ними.

А вот колониальные хозяева знали о них все, дотошно фиксируя принадлежность к племенам и кастам, внимательно изучая даже тела на предмет шрамов и других особых примет. Именно колониальное государство решало, когда и куда отправить невольников, а потом распределяло их между владельцами плантаций.

Теперь же все было с точностью до наоборот.

Рафи, Типу и спутники их по своей воле, как некогда я сам, пустились в дорогу, используя собственные связи, и были прекрасно осведомлены о правилах и законах страны, в которую направлялись. А вот западные государства почти ничего не знали о людях, потоками хлынувших в их пределы.

Меня и других молодых мигрантов никто не увозил за тридевять земель, уготовив нам роль винтиков в гигантском механизме по исполнению чужих прихотей. Рабы и кули трудились на плантациях, выращивая для стран-колонизаторов сахарный тростник, табак, кофе, хлопок, чай и добывая каучук. Ненасытный аппетит метрополий перебрасывал людей с одного континента на другой, дабы не обмелела полноводная река ходовых товаров. При таком раскладе рабы и кули были не потребителями, но производителями благ, кои им никогда не достанутся.

Однако сейчас молодежь вроде Рафи, Типу и Билала хотела иметь такие же смартфоны, компьютеры и машины, как их заокеанские ровесники. И чему удивляться, если с самого детства их заманивали не картинами родных полей и рек, но рекламными роликами всевозможных товаров?

Теперь я понял, отчего злобствующие молодцы на соседних катерах так испугались старой лодки с беженцами: это суденышко символизировало обрушение вековых устоев, сформировавших облик Европы. Еще на заре рабства европейские империи затеяли невиданное по своей жестокости дело: ради коммерческой выгоды они перемещали немыслимое число людей, безнадежно изменяя демографический лик планеты. Но, перемешивая народонаселение континентов, они всегда старались сохранить белизну своих столичных территорий.

Ныне все перевернулось с ног на голову. Система, использовавшая всевозможные технологии – от военной силы до контроля информации – для вмешательства в планетарную демографию, пошла вразнос и потеряла управление.

Потому-то озлобленные молодчики так испугались маленькой рыбацкой лодки: сквозь призму сего явления маячил распад вековых устоев, даровавших им превосходство над всем прочим миром. И они осознавали, что властные структуры уже не гарантируют им былые привилегии.

Мир изменился слишком сильно и слишком быстро, прежние системы больше не слушались руля, но с дьявольской непостижимостью действовали сами по себе.

К нам подбежала раскрасневшаяся Лубна, глаза ее сияли.

– Апни джантен, вы знали? Вы все знали о Рафи и его друге?

– Да вроде бы, а что?

– Похоже, история эта всех задела за живое! Интервью еще не закончилось, а уже нескончаемый поток звонков! Денежные взносы, предложения помощи! Послания от обществ, никогда не интересовавшихся нашим делом. Просто невероятно, мы такого не ожидали… – Лубна вдруг смолкла, глядя через мое плечо. Она посерьезнела и шагнула к перилам, всматриваясь из-под козырька руки. – Что это там?

Обернувшись, на горизонте в южной части моря я увидел темное пятно.

– Наверное, туча.

– Да нет, что-то другое, оно движется к нам.

Пятно быстро увеличивалось, растекаясь, точно клякса. Я озадаченно вглядывался в небо.

– Что же это?

Рядом возникла Пия. Она выхватила у меня бинокль и навела его на пятно.

– Птицы! Сотни тысяч, нет, миллионы птиц. Видимо, направляются на север и пролетят прямо над нами.

Появился Рафи.

– Совсем как в легенде – нашествие тварей морских и небесных, – сказал он, глядя на горизонт.

Черная масса затмила небо, и на палубу пала тишина, проникнутая благоговейным страхом. Казалось, над нами вознеслась длань земли, вскинутая к небесам. Все вокруг замерло, даже воздух был недвижим, и я невольно затаил дыхание.

– Само время в экстазе, – промолвила Чинта. – Вот уж не думала, что своими глазами увижу такую радость, бьющую через край горизонта.

По небу неслись миллионы птиц, в море выпрыгивали стаи дельфинов, били хвостами по волнам киты.

– Uno stormo, –