способ снизить распространение корневой гнили Armillaria – после вырубки выкорчевать зараженные пни из земли, а затем высаживать пихту.

Ранее мне уже приходилось бывать с ним в поле. Мы просто обходили лесопосадки, и он охотно обсуждал расчистку, делая упор на аргументы из статей; это казалось мне странным, поскольку он, на первый взгляд, больше сосредоточивался на литературе, нежели на осмотре реальных деревьев. Я боролась с раздражением. Он был прав в том, что корчевание пней – стандартная практика, и есть достаточно доказательств того, что оно помогает снизить заболеваемость. Но я объяснила, что нужно искать альтернативу, потому что корчевка уплотняет почву и уничтожает местные растения и микробы.

– И это дорого, – добавила я.

– Да, но это самый надежный метод, – произнес патолог, вбивая последний гвоздь.

Звуки согласия походили на карканье. Я ощутила, как гормоны стресса окатывают еще не родившуюся сестру Ханны.

К тому времени, когда мы добрались до «хорошего» места, где пихты и березы росли в идеальном балансе, терпение Рика иссякло. У меня не было шансов объяснить, что этот участок показывает, как береза и пихта помогают друг другу, что они находятся в сложном равновесии, и нам нужно только набраться терпения и позволить им танцевать вдвоем в течение нескольких сезонов и лет. Он был зол, и настроение руководства испортилось.

Возможно, Рик считал мои научные данные никудышными или увидел намечающуюся трещину в своей политике. Конечно, в некоторых случаях выборочная расчистка необходима, но для большинства насаждений массовое удаление лиственных деревьев просто неоправданно. Однако он не собирался позволить мне расстроить его планы. Рик приблизился ко мне. Я инстинктивно положила руку на талию, осознав, как он ужасающе высок. Я оглянулась в поисках других, но все разошлись. Алан стоял вне пределов слышимости, разговаривая с Дейвом. Лесоводы вечно разглядывают то или иное дерево, почки, кору, хвою. Барб и Джин застыли у изящной березы.

– Ну, мисс Береза, – сказал он, – вы считаете себя специалистом?

Я слышала, как это прозвище шептали за моей спиной. Хитрая замена для публичного обращения – вместо того слова, которым кое-кто называл меня за глаза[48].

Затем он рассвирепел:

– Вы понятия не имеете, как работают эти леса!

Ребенок впервые шевельнулся, и я ощутила слабость.

– Вы наивны, если думаете, будто мы собираемся оставлять здесь эти сорняки, чтобы они убивали деревья! – прорычал он.

Я открыла рот, но слова застряли. В кроне березы распушила крылья черношапочная гаичка. Вокруг нее, как раковины моллюсков, раскрылись три крошечных желтых клюва, приглушенно требуя еду. В голове эхом отдавались ужасные фразы, которые я слышала о женщинах, высказывающих свое мнение, – фразы, которые произносились даже в моей семье. Критика, выливаемая на женщин за их спиной, – даже слова, сказанные в шутку, – всегда жгла мне уши. Моя тихая бабушка Уинни часто молчала, чтобы избежать колкостей, – вероятно потому, что так было проще. Я клялась не провоцировать мужчин на критику, но все же вызвала ее. Глаза Барб округлились, как полная луна, а Джин, казалось, сейчас закричит.

Мужчины окружили меня ближе, чем волки, когда я потерялась, и я попятилась.

Рядом возник Алан.

– Пора ехать, ребята, – сказал он.

Барб поспешила ко мне, что-то раздраженно буркнув. Мне хотелось уползти, как побитой собаке.

«Чикади-ди-ди», – чисто запела гаичка. Выезд завершился.

Вечером я везла Дейва в аэропорт, и мы успели поболтать о детях, о его домике на горе Гудзон-Бэй и о предстоящем нересте лосося в реке Скина. За час мы спустились, петляя, из густого смешанного кедрово-березово-пихтового леса в горах и прибавили скорость, проезжая по сухому открытом лесу из пихты Дугласа, растущему вдоль реки. Мне стало интересно, как выглядит микоризная сеть под этими разными пологами. Представилось, что в густом влажном лесу с разными видами деревьев одного возраста (выросших после мощного пожара, который уничтожил все старые деревья) существует крайне сложная сеть с сотнями грибов, как универсалов, так и специфичных по отношению к хозяину: одни связывают деревья разных видов, другие – деревья одного вида. Ниже в сухой долине перед нами открылся лес из пихты Дугласа; частые пожары в подлеске освобождали пространство для семян, разбросанных старыми, толстокорыми выжившими деревьями, в результате чего происходили периодические всплески восстановления растительности. Я задалась вопросом, как выглядит подземная карта такого леса. Казалось, появлению новых саженцев в этом сухом ландшафте способствовали старые деревья, но, возможно, свою роль здесь сыграла и микоризная сеть.

Гриб служит трубопроводом для углерода, а возможно, и для воды, переправляемой в сухой почве от старых деревьев к молодым, как это было с березой и пихтой во влажном лесу в моей докторской диссертации.

Такой сухой лес казался идеальным объектом для составления карты подземной сети: вполне правдоподобно, что связей между деревьями одного вида гораздо больше, нежели связей между различными видами деревьев в более влажном смешанном лесу. В лесу, практически полностью состоящем из пихты Дугласа, в микоризном грибном сообществе должны доминировать специфичные для этой пихты грибы, такие как Rhizopogon, обеспечивая эксклюзивное партнерство и совместную эволюцию: этот вид грибов должен связывать саженцы пихты Дугласа и старые деревья, подобно спутникам планет. В конце концов, сеть, включающая один вид грибов и соединяющая один вид деревьев, должна быть более простой для картирования, нежели сеть, состоящая из множества грибов-универсалов, объединяющих несколько видов деревьев. Возможно, когда-нибудь я смогу составить карту сухого пихтового леса – простую, четкую и ясную, начинать с которой будет легче, чем с карты смешанных лесов, где я прослеживала передачу углерода между березой и пихтой.

Дейв предложил помощь в редактировании одной из моих рукописей, которую отклонили в журнале. Один из рецензентов написал: «Мы не можем публиковать статьи людей, которые думают, что достаточно просто танцевать в лесу, глядя на деревья». Меня это задело, но я постепенно училась не принимать подобные замечания близко к сердцу. В конце концов мы добрались до посадочной полосы, лежавшей среди злаков и лютиков на восточном конце озера Камлупс. Дейв обежал взглядом стойку регистрации, оранжевые виниловые сиденья в зале ожидания и багажное отделение и посмеялся, что здание аэропорта меньше, чем в Смитерсе, где он живет.

Мы ели маффины у окна, когда он неожиданно выдал:

– Я говорил с Риком о том, что произошло сегодня. Сказал ему, что ты один из лучших исследователей Лесной службы.

Я пыталась скрыть, что готова расплакаться.

– А он? – спросила я, не особо желая знать ответ.

– Не согласился. – Дейв смотрел на меня, а я уставилась на ковбоя, заказывающего кофе.

– По крайней мере, он честен, – засмеялась я.

– Я