была не в себе, и лечащий врач сказал Персефоне, что нужно показать девушку психиатру. «Очевидно, что незадолго до болезни мисс Джоунс пережила сильное потрясение, – сказал врач. – Если мы не поможем ей в ближайшее время, неизвестно, какими будут последствия этого потрясения. Обычная медицина в данном случае бессильна, поэтому консультация психиатра не только уместна, но даже необходима».

Вердикт «острый невроз», озвученный специалистом, хотя и расстроил Персефону – прежде ей не приходилось сталкиваться с проявлениями душевных болезней, – но все же был не таким безнадежно-пугающим, как, например, шизофрения или маниакальный психоз. Она без колебаний подписала необходимые бумаги, и следующие полгода Эрика провела в одной из частных клиник в пригороде Лондона, специализирующихся на подобного рода диагнозах. Персефона навещала Эрику в дни, разрешенные для посещений, с каждым разом замечая пусть маленькие, но все же улучшения в поведении дочери, дающие надежду на полное выздоровление. Врач запретил Персефоне расспрашивать Эрику о событиях, предшествующих болезни, мотивируя это тем, что нежелательные вопросы могут разрушить тщательно выстроенную схему лечения, и Персефоне нескоро представился случай спросить о том, что не давало ей покоя с того вечера в больничной палате.

Прошло около трех лет после выписки Эрики из клиники. Эрика успешно окончила колледж и работала провизором в аптеке мистера Олдриджа. Она по-прежнему жила с матерью в маленьком коттедже, доставшимся им от Виктора Джоунса, не стремясь хоть как-то разнообразить свое существование, ограниченное работой и домашним бытом: не ходила на свидания, не путешествовала, не встречалась с подругами, словно заранее разуверилась в том, что когда-нибудь будет счастлива.

Однажды, разбирая альбомы со старыми школьными фотографиями, Эрика наткнулась на снимок, на котором она, тринадцатилетняя, отмечает окончание учебного года в компании одноклассниц. Эрика с задумчивой улыбкой смотрела на снимок, погрузившись в воспоминания. Персефона наблюдала за ней из дальнего конца комнаты, боясь спугнуть состояние безмятежности, в которое впервые за долгое время погрузилась дочь. Внезапно, почувствовав взгляд матери, Эрика подняла голову, и безмятежное выражение на ее лице тут же исчезло.

– Что случилось, мама? – спросила она. – Почему ты так смотришь?

– Ты сейчас казалась такой счастливой! Совсем как раньше. – вырвалось у Персефоны.

– Когда раньше?

– До того, как ты… – Персефона запнулась. – До твоей поездки в Грецию.

Эрика вставила снимок обратно в альбом, захлопнула его, положила в коробку, где уже лежали другие альбомы, и взяла следующий. Она молчала, и Персефона, обмирая от страха и заранее кляня себя за возможные последствия, спросила хриплым от волнения голосом:

– Ты так и не вспомнила, что тогда произошло?

Эрика подняла голову. В ее глазах мелькнула досада.

– Я никогда не была в Греции. И не понимаю, что именно должна вспомнить.

– Но до того, как ты попала в клинику… бывает так, что после некоторых усилий, и когда проходит время, разумеется… – Персефона пыталась сформулировать мысль, но окончательно смешалась.

– Кажется, ты о чем-то хочешь меня спросить, мама? Не бойся, спрашивай.

Персефона собралась с духом и выдохнула:

– Эрика, ты помнишь, кто был твой отец?

– Конечно! – Эрика удивленно распахнула глаза. – Мой отец – Виктор Джоунс. Разве я могу забыть имя человека, давшего мне жизнь?

Ее изумление казалось неподдельным, и в душе Персефоны загорелась надежда.

– А как умер твой дедушка, ты помнишь?

– Конечно. Он умер в больнице от скоротечной пневмонии.

– Вскоре после его похорон я рассказала тебе историю нашего с ним переезда в Лондон. И причину, по которой мы вынуждены были уехать из Греции…

– Тебя изнасиловал какой-то мерзавец. Ты еще училась в школе.

– Как его звали?

– Не знаю. Ты не говорила. – Эрика нахмурилась. – К чему эти расспросы?

– Я совсем забыла! – Персефона вскочила. – У меня же пирог стоит в духовке!

– Таймер еще не звенел.

– Пахнет горелым. Наверное, слишком сильный огонь. – Персефона быстро вышла из комнаты.

На кухне она прислонилась пылающей щекой к кафельной стене. «Не может быть, чтобы она не помнила! Неужели Эрика способна так притворяться? Нет, конечно же, нет. Я прекрасно знаю свою дочь. Она действительно не помнит про Ареса Вергопуло. Настанет ли день, когда и я смогу наконец забыть?»

– Кирие Хоупман, – в дверь заглянул охранник. – Приехала Хестия Димитриади.

Услышав знакомое имя, Эрика подняла голову. Ее взгляд скользнул по находящимся в кабинете мужчинам и уперся в открытую дверь. Хестия вошла и остановилась на пороге. Ее лицо застыло от напряжения, пальцы нервно теребили длинный ремешок сумки.

– Доброе утро, кирия Димитриади. Спасибо, что приехали так быстро.

– Я успела на первый утренний паром.

– Вы узнаете эту женщину? – Артур Хоупман указал на Эрику.

– Это Эрика Трейси, жена владельца отеля «Персефона» – Роберта Трейси.

– Что еще вы можете сказать о ней, помимо ее нынешнего статуса?

– Двадцать лет назад она – тогда Эрика Джоунс – работала горничной в отеле «Вергопуло».

– Вы это точно знаете?

– Я узнала ее. Я сама работала в отеле тем летом.

– Вы имеете в виду лето, когда здесь произошла массовая гибель людей?

Хестия нервно дернула ремешок сумки, соскользнувший с ее плеча.

– Будьте добры, кирия Димитриади, ответьте на вопрос, – мягко попросил Хоупман.

– Да… – выдавила Хестия и повторила уже громче. – Да.

– Вы сразу узнали Эрику Джоунс в нынешней Эрике Трейси?

Хестия озадаченно посмотрела на начальника службы безопасности.

– Я имею в виду вашу встречу на Нисиросе. – пояснил тот.

– А, нет. Тогда ее лицо просто показалось мне знакомым. То есть я была практически уверена, что уже видела кирию Трейси раньше. Но поскольку сама я ни разу не была в Англии, а она сказала, что приехала в Грецию впервые, я решила, что ошиблась.

– Когда вы поняли, что Эрика Джоунс и Эрика Трейси – одно лицо?

– В тот вечер, когда приехала сюда после похорон Тезеуса Ксенакиса.

– Зачем вы приехали в «Персефону»?

– Кирия Трейси меня пригласила. Она решила, что мне будет интересно взглянуть на отель после реконструкции, ведь я работала здесь когда-то.

– Это была единственная причина? – уточнил Артур Хоупман.

Испуганный взгляд Хестии метнулся к Эрике, словно ища поддержки, но та сидела с непроницаемым лицом, словно речь шла не о ней.

– Кирия Димитриади, я прошу вас быть полностью откровенной. Расскажите всё, что уже рассказывали Роберту Трейси. Нужно, чтобы вы повторили это в присутствии свидетелей.

– Кирию Трейси мучили видения… Она утверждала, будто ее преследует незнакомка, якобы живущая в отеле.

– Это она ее так называла – «незнакомка»?

– Да. И еще она говорила, что видит призраков, даже разговаривает с ними. Кому-то это могло показаться бредом, но я знала печальную историю «Персефоны» и не удивилась бы, обитай здесь и в самом деле души