Наш сезон в Копенгагене снова имел успех. Мне предоставили привилегию осмотреть весь Королевский оперный театр. Как и в Королевской опере в Стокгольме, полы его репетиционных залов имели такой же наклон, как и сцена. Меня очень позабавило, когда мне показали место, где влюбленные прятались за занавесом в абсолютной безопасности, ибо никому не пришло бы в голову разыскивать их там. Мы вернулись в Германию, где состоялся наш сезон в Гамбурге. К моей величайшей радости, к труппе на все оставшееся турне присоединилась Катрин Хаттер, мой большой друг. Из Гамбурга мы отправились в Париж, где должно было закончиться турне.

Там находилась Менака, и после «Восточных впечатлений» Павлову, Менаку и меня сфотографировали вместе. Нас фотографировали со вспышкой, и, увы, мой голубой грим Кришны на снимке вышел белым, это выглядело ужасно, и я испытал горькое разочарование. Танец «Абхинайя нритья» был включен в дивертисмент, и я очень гордился тем, что мне предоставили возможность станцевать его в Париже. Он исполнялся в последний вечер, а «Русский танец» был самым последним номером, и это означало, что я должен быстро переодеться. Раскланиваясь рука об руку с Павловой, я почти не думал о том, что это ее последнее выступление в Париже. Когда я собирал вещи после спектакля, в артистическую уборную вошел Ван Римсдейк и воскликнул:

– Что за окончание турне! Никакой вечеринки, никто никуда не идет! Давайте, ребята, поторопитесь, мы должны куда-нибудь поехать и поужинать вместе.

Итак, он, Хитчинз и я поспешно вышли из театра, поймали такси и помчались в «Ла Купол» на Монпарнас. Не знаю, чья это была идея поехать туда. Когда я зашел, то увидел в отдалении призрак, что-то вроде живого трупа с огромными тенями под глазами в берете, темно-синем плаще с красным шарфом. «Подобное существо можно увидеть только в Париже», – подумал я, заметив, что он движется в мою сторону. Еще несколько шагов, и, к своему полному смятению, я обнаружил, что это зеркало, – за труп я принял свое собственное усталое лицо, а тени проступили оттого, что я второпях плохо смыл грим.

Во время отпуска в том году я станцевал в «Гайавате» в «Альберт-Холле». И это меня буквально окрылило, несмотря на то что индейские воины и скво Королевского хорового общества не запомнили рисунок моего танца, когда я исполнял роль По-Пок-Кивиса; а если бы я «прыгнул в гущу собравшихся гостей», то обнаружил бы, что приземлиться негде, разве что на других гостей! Восторг, охвативший членов Королевского хорового общества, был воистину заразительным. Среди них выделялась одна женщина, явно обладавшая вдохновением, которая, казалось, умела носить индусскую одежду. Я выяснил, что это Аврил – дочь Коулриджа Тейлора. Мы стали добрыми друзьями. Было так странно танцевать в атмосфере столь чуждой Русскому балету, но, пожалуй, самой странной казалась мысль о возможности принять ванну в «Альберт-Холле». Она была сделана не для артистов, истопники установили ее для себя, но, прослышав о том, что артистам приходится раскрашивать себя для «Гайаваты», они любезно предоставили свою ванну в наше распоряжение.

В качестве балерины выступала Филлис Биделс. Каким изумительным batterie она обладала! Ее entrechat-six были видны из любой части круглого зала, если она выступала на арене, настолько точно они были очерчены.

Репетиции снова начались в августе; сразу по приезде в Англию мы узнали, где пройдет турне. Маршрут был напечатан на обратной стороне программ праздничных концертов. Павлова посетила один из них, прежде чем отправиться в отпуск.

– Чувствую себя рабыней, когда вижу подобное в программе сразу по возвращении из Парижа, – сказала она мне.

Она так редко жаловалась.

Наше английское турне 1929–1930 годов открылось в новом театре «Эмпайр» в Саутгемптоне; там была превосходная сцена и артистические уборные, ванные и душевые – роскошный театр. Многие члены труппы во время этого турне впервые останавливались в «театральных квартирах». Они были очень разными, и многие иностранные члены труппы сочли их более чем странными. Мне повезло, так как удалось найти нужные адреса у друзей, хорошо знавших Англию. Обычно я неплохо устраивался, за исключением тех мест, где цена балетного танцовщика, пользующегося международной известностью, бледнела в глазах тех, кто привык обслуживать самых высокооплачиваемых танцовщиков местного мюзик-холла. Вот неожиданно полученный материал для книги о причудах английского снобизма.

В труппе появились новые лица: восхитительный датско-американский танцовщик Пол Хаакон и Силвия Фиппс, отличавшаяся редким изяществом танца. Павлова рассказала мне, что когда мать Силвии привела дочь на просмотр, то пожаловалась Павловой на свои затруднения, возникшие у нее в некой ассоциации преподавателей танца, отказавшейся выдать ей преподавательский сертификат, поскольку она не принадлежала к «единственно правильной школе». Павлову обескуражила подобная ограниченность.

– Как они смеют утверждать, будто существует только одна правильная школа, Элджи? – возмущалась она. – Существует хорошая русская школа, хорошая французская школа и хорошая итальянская школа, все они правильные! И я сказала: «Мадам, я выдам вам свой сертификат – я приму вашу дочь в свою труппу!»

Несколько месяцев спустя я, стоя за кулисами, смотрел, как Силвия танцует «Осенние листья», и Павлова, наблюдавшая за ней, сказала:

– Эта девочка танцует именно так, как мне нужно. Иногда на обучение уходит более двух лет, но эта уже готова.

Когда мы выступали в Ливерпуле, Павловой пришлось вернуться в Лондон, так как против нее возбудила дело мать той девушки, которую уволили в результате сплетни во время поездки в Сингапур. На обратном пути ее поезд опоздал из-за тумана, и мы думали, что Павлова пропустит спектакль. Она опоздала к началу, но успела к своему выходу в «Приглашении к танцу». Первый раз я увидел, как она танцует без предварительной подготовки, но, несмотря ни на что, она танцевала прекраснее, чем всегда. Зрители знали из газет, откуда она приехала, и встретили ее выход бурными аплодисментами.

Во время репетиции в день нашего приезда в Бирмингем мы увидели, как по сцене идет группа мрачных людей в унылых старомодных костюмах. Нам было интересно знать, кто они такие; когда мы в тот же вечер пошли за увитыми гирляндами жезлами для «Польской свадьбы», то обнаружили, что они похожи на выброшенные на помойку щетки для чистки раковин. Мрачная группа оказалась Наблюдательным комитетом, производившим личную инспекцию с целью проверки, чтобы не было ничего огнеопасного, и гирлянды погрузили в какой-то химический препарат, вместе с огнеопасностью они утратили и былую красоту. Кроме нашей труппы я не встречал никого, кто мог бы похвастаться тем, что видел весь Наблюдательный комитет в действии. Какое вдохновение можно было почерпнуть у них для филистеров в «Карнавале»! Как мы восхитились Джорджем Роуби, когда до нас дошел слух о его замечательной идее надеть чулки на ножки рояля во время выступления в Бирмингеме, потому что во время наших выступлений «Анитру» заставили надеть трико и сандалии! Громкие протесты в национальной и местной прессе по поводу этих условных норм поведения показались каплей в море по сравнению с этой безмолвной насмешкой.